Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
В половине восьмого часа был малый звон на утренние молитвы и правило ко причастию. Когда все учащиеся собрались, о. Феодор Мидзуно прочитал. В начале девятого правило было кончено и зазвонили в большой колокол к Литургии; по Трезвону я вошел, и, когда облачили, читаны были часы, чтобы сократить несколько службу, — В мирном и молитвенном настроении я служил до Херувимской, когда увидел в конце Церкви только что появившегося Пантелеимона Сато, кандидата, который не был ни на одной службе доселе. «Ужели причащаться?» — подумал я, но тотчас же успокоился мыслью, что пришел просто помолиться. Но каково же было мое изумление и смущение, когда, открыв Царские врата ко Причастию, я увидел и еще трех кандидатов, кажется, только что пришедших в Церковь, — Минато, Сайкайси, Хигуци, — выступивших всех четверых вместе с причастниками?
Но и это было бы — выругать их, с сомнительным ожиданием пользы от того для них и других. — Решил, наконец, попытаться еще раз убедить их вести себя благочестиво относительно Таинства Святого Причастия; но это нужно сделать пред временем следующего говения, то есть пред Страстной неделей; теперь поговорить бы с ними — все забылось бы к тому времени, следа впечатления не осталось бы. Едва ли будет успех. И вот урок: не посылать больше никого в русские академии, — развращаются религиозно; были все — первые, лучшие ученики, исполнительные, благочестивые; теперь что они? Недоверки какие–то! В России не на добрые примеры обращали внимание, а на дурные, льстящие извращенной природе человека, хотя внушаемо было им — не заходить на задние дворы в России; но что делать! Люди они самые заурядные, не из блестящих, не из самостоятельных; не видели бы дурных примеров, были бы хороши, теперь вон они, — свое беспардонное лентяйство и неблагочестие, вероятно, считают дипломом цивилизации. Нет, больше никого не пошлю в Россию, — на вред здешней Церкви!
7/19 марта 1899. Воскресенье
первой недели Великого Поста.
Погода прекрасная. В душевном мире совершена Литургия Василия Великого, в Соборе полном народу, наполовину язычниками.
После службы зашел Петр Исикава попросить написать к о. Петру, чтобы «гиюу» в Одавара несколько позаботились о катихизаторе, ныне прибывшем туда, — помогли ему устроиться на квартире, позаботились о слушателях для него. Это — внушение о. Павла Савабе. Нынешние старшины (гиюу) сторонники о. Петра, совсем не думают о том, а Кометани и другие не считают себя вправе вмешаться в дело мимо старшин. Письмо к о. Петру сегодня же пойдет.
Зашел еще Исайя Мидзусима: его я просил взять на свое попечение младшего сына покойника о. Мори, Василия; он кончает на днях низшую школу, — нужно поступить в среднюю; но при сем нужен строгий надзор за ним, чтобы занимался хорошо и чтобы вел себя хорошо; мальчик довольно испорченный — с девяти лет курит табак; теперь ему четырнадцать; нужно отучить его от этой скверной привычки. Исайя обещался присмотреть за ним.
Зашел христианин из Оомия, совсем новой Церкви; говорит, что там уже учащихся церковного пения десять человек; Оонума из Маебаси бывает учить их. Новые слушатели учения у катихизатора Павла Соно также есть.
Анна Кванно, чрез свою помощницу Елисавету, просила побыть у ней; был в два часа; совсем на ладан дышит; желудок отказывается служить; едва может принимать мало бульону, — и то боли мучат. Сидят около нее Елисавета Котама и Евфимия Ито и плачут. Должно быть, не дождется Пасхи Христовой. Но Господь удостоит ее небесного, более торжественного праздника, за ее труды по Женской школе. Сказал, чтобы пригласили завтра утром о. Павла Сато и о. Романа Циба совершить над нею таинство елеопомазания, да укротит Господь мучащие ее боли желудочные.
Вечером я занят был построечным отчетом, который еще на руках.
8/20
второй недели Великого Поста.
В училищах начались классы. Мы с Накаем продолжили перевод паримий; кончили Иова, приступили к притчам; начальная из них давно переведена, но потребовала значительного исследования.
Павел Накаи мой, несмотря на свои сорок один год, слабеет; «какке» одолевает его; уже начался и нынешний год. Дал ему сегодня денег на покупку рыбьего жира; и если будет полезно сие лекарство — обещал отныне всегда снабжать его им. Буду давать, с охотою, и другие средства, лишь бы держалось его здоровье.
Во время перевода утром была жена о. Петра Кано с детьми. Вышел к ней в канцелярию, приласкал детей, но с ней ничего серьезного не говорил, опасаясь извращения слов, ибо баба она очень языкастая. Нумабе потом рассказывал, что жалуется на жизнь до того, что хочет умереть. Очевидно, ей с мужем надоело в Одавара, несмотря на то, что ныне мир там восстановлен. Что ж, пусть удалятся в другую Церковь; об этом о. Петру писано частно чрез Петра Исикава.
После обеда убирали комнату о. архимандрита Сергия, чтобы сделать из нее гостиную, за неимением другого назначения; письменный стол перенес в библиотеку, и прочее. Все время было чувство — не печали об отъезде его и о. Андроника, а досады, что приезжают сюда такие слабые. Помоги, Боже, скорей забыть их!
9/21 марта 1899. Вторник
второй недели Великого Поста.
О. Павел Савабе вернулся из Одавара и рассказал о положении Церкви там. Примирились немирные с о. Петром Кано, но больше наружно; женщины и совсем продолжают враждовать по причине будто бы дурного нрава жены о. Петра, — не хочет–де ни перед кем смириться, как смирился ее муж. Видно, что о. Павел не совсем постарался о мире; мог бы смягчить всех, не исключая и жены о. Петра; если Петр Исикава там почти всех умирил, то о. ли Павлу не докончить остальное! Его бывшие немирные там уважают и слушаются, коли он что захочет внушить им!.. Но спасибо и за то, что сделал там: почти всех бывших немирных исповедал и приобщил. Хочет он еще быть там в Вербное воскресенье, — «обещание дал–де оставшихся исповедать, подготовленных к крещению крестить». («У о. Петра, — говорит, — не хотят креститься»; а он, о. Павел, не счел нужным внушить им, что в таком случае и креститься еще рано.) Пусть. Только я сказал ему, что опять должно быть о том прошение о. Петра, — «не могу–де один справиться, пришлите помощника», — почему и пошлется о. Павел; без того может быть соблазн и широкий вред для Церкви, — К Елисею Хаякава, говорит о. Павел, собираются человек тридцать учиться церковному пению; ежедневно у него два класса пения. К новоприбывшему катихизатору Петру Кураока собираются несколько новых слушателей учения. И местность та — Одавара и окрестные селения — вообще обещают много успехов, если постараются о проповеди, говорит о. Павел.
О. Петр Кано, по словам о. Павла, имеет непременное намерение оставить Одавара, вместо же себя рекомендовать во священники туда Романа Фукуи или Василия Усуи. Но первый, по словам о. Павла, кроме подозрения в его неблагоповедении до женитьбы, отличается пристрастностию, вследствие чего везде, где он служил доселе, часть христиан его любит, часть ненавидит: в Сиракава, в Сукагава, в Уцуномия, — везде это; Усуй же — мало деятелен и болен грудью. Итак, кого поставить в Одавара по удалении оттуда о. Кано, — составляет трудный вопрос.
Был в сопровождении учительницы Надежды Такахаси военный врач, сын благочестивого старика врача Якова Такахаси, Лука Такахаси. Только что вернулся с Формозы, где служил три года, ныне поступил здесь опять в Медицинскую военную академию для восполнения знаний (по уставу чрез три года все военные врачи обязаны делать это). Видно, что молодой человек не так религиозен, как его отец; о своем христианстве, кажется, молчит пред всеми.
Савва Хорие приходил просить послать нынче его воспитанника Феодора Янсена по окончании им здесь курса в Россию, в Академию. Отказался я сделать это; во–первых, Янсен не настолько способен, чтобы учиться в Академии; во–вторых, боюсь испортить его посылкою в Россию, как испортились в религиозном отношении все наши кандидаты; последней причины, впрочем, я не сказал Хорие. Он ушел очень недовольный.