Дневники св. Николая Японского. Том V
Шрифт:
О. Роман Циба вернулся с обзора своих Церквей в Симооса и Кадзуса; совершил несколько крещений. В Циба, где больной катихизатор Григорий Камня, особенно худо; исповедались и приобщились только двое, больше никого и на молитву не мог дозваться о. Роман; впрочем, там всего четыре христианских дома.
Видел сегодня Анну Кванно совсем умирающую: кожа да кости; почти вся уже похолодела; едва движет языком: «Цуми (греха)», говорит смиренно и старается правой рукой сотворить крестное знамение; кругом нее сидят и плачут. Разреши ее, Господи, поскорей от страданий ее телесных!
4/16 апреля 1899. Воскресенье
шестой недели Великого Поста.
Господь разрешил, наконец, свою рабу Анну от телесных уз: сегодня пополудни, в три часа, она скончалась. По–видимому, до последних минут сохранила сознание, хотя едва могла выражать это. Когда зазвонили
До обедни человек десять крещено. После Обедни были у меня, между прочим, два христианина из Сакари; просили туда катихизатора, ибо Павел Кубота из Кесеннума назидает их редко и слабо, а они между тем действительно достойны лучшего попечения; христианский дух в Сакари нисколько не упал с отнятием у них катихизатора; это они заявили приобретением участка земли в городе для постройки Церкви; земли больше 200 цубо, и истрачено на покупку ее больше 200 ен, что для небольшого числа христиан в Сакари не мало; ныне задумывают церковную постройку на ней. Но нет вдохновителя и руководителя; просят на будущем Соборе непременно назначить им катихизатора. Я сказал, чтобы прислали прошение о том.
5/17 апреля 1899. Понедельник
шестой недели Великого Поста.
Утром я поехал в Йокохаму: разменял вексель содержания Миссии из Казны за второе полугодие; хотел было положить деньги в Русско–китайский банк, да там на 63 ены сказали дешевле размен (фунт стерлингов — ена), чем в Hong Kong and Shanghai Bank’e, почему опять и положил в этот банк; но десять тысяч ен (из 25.078) взял, чтобы положить на проценты на полгода; хотел — в наш Русско–китайский тоже, но опять сказали процентов только четыре, тогда как у Мицуи — пять с половиной процентов, куда и сдал, привезши в Токио — Одно только и удалось сделать в нашем банке: взять вексель на пятьсот рублей для отсылки в Одессу на церковные свечи; за эти пятьсот рублей пришлось заплатить 516 ен 25 сен. — Завтракал потом у консула князя Лобанова, и после с ним мы поехали в католический Женский пансион, на горе; сдал я сто ен, оставленные о. архимандритом Амбросием для передачи матери Матильде, начальнице, на воспитание определенной туда Александры Алмазовой (Олсуфьевой) за второе полугодие, с конца апреля; кроме того, просил, чтобы эту девочку и еще трех православных русских, воспитывающихся там, прислали в Страстную сюда, в Миссию, поговеть и потом встретить Светлый праздник. Пришлют их в Великую Пятницу, а в Пасху, в одиннадцать часов пришлют за ними. Здесь они побудут в нашей Женской школе.
Без меня здесь, около полудня, покойницу Анну положили в гроб и перенесли в Собор, в крещальню, где, вернувшись из Йокохамы в четвертом часу, я застал у гроба старших учениц, человек десять, из которых пять читали вслух Псалтирь, прочие печально слушали; Анна благолепно лежит вся в цветах; гроб обит шелковой тафтой цвета зрелого винограда, по образчику, данному мной вчера. К шести часам гроб перенесли в Собор и поставили против амвона; в шесть была всенощная, отслуженная о. Павлом Сато. Потом старшие ученицы и учительницы, чередуясь, всю ночь читали Псалтирь.
6/18 апреля 1899. Вторник
шестой недели Великого Поста.
С восьми часов заупокойная Литургия, отслуженная о. Павлом Сато. На причастие я сказал краткое поучение, относящееся к предмету. Отпевание было совершено соборне. Опечаленные ученицы пели так от души и так хорошо, как никогда прежде. После Евангелия О. Павел Сато сказал речь, восхваляя постоянство покойницы в служении делу церковной школы.
Проводы на кладбище были такие великолепные, каких до сих пор никогда не было; процессия занимала не менее двух чё, или более. Сначала несли двадцать поставцев с живыми цветами попарно, присланные разными почитателями Анны, потом флаг с текстом из Священного Писания, за ним свещеносец и носитель креста с ассистентом — все трое в парчовых стихарях (ученики Катихизаторской школы); за ними попарно ученицы, чисто и красиво одетые, ученики Семинарии, все — поющие «Святый Боже»; потом два диакона с кадилами, четыре священника, гроб под парчовым покровом, на котором были два огромные венка, по сторонам — поставцы с живыми цветами, четыре —
В три часа пришел учебный персонал Женской школы и Мария, младшая сестра покойницы, благодарить. Я сказал, чтобы Елисавета Котама заняла упразднившееся место начальницы Женской школы, она больше двадцати лет была под руководством Анны; вместо Елисаветы инспектрисой чтобы была Надежда Такахаси — девятнадцать лег тому назад девочкой она поступила в школу и, кончив курс, осталась учительницей; отказалась от многих предлагавшихся ей партий, чтобы служить школе, — пусть же и служит помощницей начальницы. Пусть перейдут: Елисавета — в помещение Анны, упразднившееся, Надежда — в комнату Елисаветы, — Евфимия Ито, пожилая вдова, и Текуса Хагивара пусть помогают Елисавете и Надежде. Эти четыре и составляют главный, надежный учебный персонал школы. Молодые учительницы часто меняются, выходя замуж и поступая вновь из кончающих курс. Сказал я Елисавете и Надежде, как наиболее ученым и писательницам, чтобы составили биографию Анны Кванно в поучение самоотверженному служению делу Божию, что они, вероятно, и сделают.
7/19 апреля 1899. Среда
шестой недели Великого Поста.
Утром, во время перевода, но когда Накаи переписывал текст, пришла, в двенадцатом часу, Софья Китагава, заведующая Сиротским приютом Иосифа Тадаки, и рассказала, что она опять ездила к нему в Мориока, застала его днем, спящим с купленной им «гейся» среди объедков роскошной трапезы; дал он ей письмо, которым наотрез отказывается от Сиротского приюта и вполне предоставляет его ей; словом, оказался он круглым негодяем; имя его не настоящее, а подложное, под которым он скрылся от военной повинности в минувшую войну; детей он брал в приют без всяких документов на них, а кое–как; в приюте поместил свою мать и сестру, для которых держался особый стол и производились большие расходы; ныне он шантажными средствами добывает деньги на разврат, а на приюте больше четырехсот ен долгу. Что делать? Обратилась Софья за советом. Я посоветовал оповестить, что Тадаки не имеет больше отношения к приюту (так как о его развратной жизни слухи уже пошли, и из–за них никто не станет жертвовать на приют); потом удалить семейство его из приюта, чтобы сократить расход. От себя обещал содержать тех, которые будут найдены надежными к поступлению потом в Семинарию, как два ныне уже содержимые; прочих приемышей, быть может, пропитают пожертвования Церквей.
Велел накормить Софью обедом, послал потом рассказать все секретарю Сергию Нумабе, чтобы иметь и его совет; но сей отказался и выслушать. Встретил я потом на улице о. Павла Сато, спрашиваю, рассказала ли ему Софья обстоятельно «Кодзиин»?
— Я знаю их. Но между Софьей и Тадаки были отношения не нравственные.
— Не на распутии же вслух объявлять о них (а он вслух и громко стал говорить при остановившемся тут же катихизаторе Сим. [Симеоне] Томии, с которым он направлялся куда–то, и двух–трех тоже остановившихся около нас язычниках); притом это их частное дело — бедные дети в приюте чем виноваты?
— Я вам потом все расскажу, — заключил о. Павел и ушел.
Но до его рассказа Павел Накаи, пришедши вечером на перевод, на мой вопрос, что он думает о рассказе Софьи про Тадаки (так как он не мог не слышать все в открытую дверь из другой комнаты), отвечал:
— Позорнейшее дело! Они ведь открыто жили, как муж и жена, и выдавали себя за таковых. Даже слышал я сегодня от матери, что они и брак заключили по–язычески, при своих родителях, устроив пир.
Последнее, по всей вероятности, неправда, — кумушки приплели, вроде мачехи Павла Накаи, на язык ой–ой какой! Но что Софья была наложницей Тадаки, это, должно быть, верно, ибо и она сегодня, плача, говорила о каком–то «циуквай» (покаянии), к которому о. Павел «еще не допускает ее». — А я–то был об ней такого выспренного мнения! И пожилая–то она, и по лицу такая благовоспитанная и благочестивая! Поди, узнай японцев, да и вообще–то людей! Хуже всего, что бедный Сиротский приют совсем в опасности прекратить свое существование. Не знаю, что Бог даст. Я не прочь содержать годных для Семинарии. А прочие как? Софья в состоянии ли найти средства для них, да и управить приютом? А заменить ее кем же?