До особого распоряжения
Шрифт:
глаза. Закон маскировали приличиями, улыбками, поклонами.
– Мальчишку мне жаль, - повторил Аскарали.
– Большой мастер растет.
Купец шевелил губами, считая. Ему лет тридцать пять. Говорят, в Намангане промышлял мелкой
торговлей, был перекупщиком. На чужбине пошел в гору.
Рустам развернул газету. Сообщалось об открытии школ в сельских районах. О слете учителей. Была
и критическая статья. Автор гневно осуждал районное начальство, повинное в отсеве школьниц.
– Смотрите!
– воскликнул Рустам.
– Стихи...
– Ну и что?
– спокойно поднял голову Аскарали.
– Но это же стихи Камила!
– Ваш знакомый?
– Мы вместе росли. Вместе у бая батрачили.
– Батрачили?
– теперь уже купец удивился.
– Да. Потом учились в Баку.
– О чем он пишет?
Аскарали спросил приличия ради. Ему было не до стихов.
– Он пишет об учителе, - заговорил возбужденно Рустам. - Об учителе, который с книгой в руках
поднялся в горный кишлак.
– Простите, Рустам-джан.
– Аскарали улыбнулся.
– Но я такой поэзии не понимаю. По-моему, это не
поэзия. Есть настоящие стихи...
– И он продекламировал:
Не гони же, я - у двери;
божий рай мне не нужен.
Переулка, где живешь ты под луной, -
мне довольно.
Взглянув на Рустама, купец поднял палец и торжественно произнес:
– Великолепный Хафиз.
Рустам не слушал Аскарали. Он замер над развернутой газетой.
В скверике было прохладней. Осеннее утро сохранило в густой зелени свежесть и тишину. Отойдешь
от сквера на несколько шагов, и там уже улица, с ее шумом, гамом, с нагретыми камнями.
На скамеечках всегда студенты с учебниками. Некоторые даже не читают, а сидят с открытой книгой.
Осень... Немного грустно.
С Камилом студенты вежливо здороваются. Встают, уступая место. Камил машет рукой: сидите,
сидите.
– Пойдемте в парк, - предлагает Дильбар и не может удержаться от шутки: - Здесь уважаемому домле
не дадут покоя. И я буду чувствовать себя неловко.
Дильбар преподает в школе. Но она еще студентка: продолжает учиться в институте. Камил - другое
дело. Он действительно - домла. Сразу после возвращения из Баку его пригласили сотрудничать на
кафедру литературы. В газетах «Кизил Узбекистан», «Учитель и просвещение», «Кизил Аскер», в
журналах «Зарафшан» и «Пламя» начали печатать его стихи.
Обычно их хвалили. Но главную оценку Камил всегда ждал от Дильбар. Если она промолчит, сделает
вид, что не читала, или заговорит совсем о другом, значит, нечего гордиться стихами.
В последнее время о лирических стихах Камила много говорили. Не все их понимали. Это было
похоже на подражание старым поэтам.
Дильбар молчала. Камил, не выдержав, спросил:
– Вы читали?
Он никогда не задавал таких вопросов.
– Читала...
Как можно небрежней, Камил продолжил:
21
– Вам не понравились?
– Нет, - сказала девушка.
Отвернувшись, она рассматривала редких прохожих.
– Вы сегодня утром не видели горы?
– спросила она.
– Не видел, - сказал Камил.
– Просто не обратил внимания.
– Я утром часто смотрю на горы. Сегодня они были в тумане. Я только догадывалась, где находится
какая вершина. Так и в новых стихах. Нужно догадываться. Не достает светлого луча, который разогнал
бы туман.
– Девушка коснулась кончиками пальцев руки Камила: - Не обижайтесь на меня. Вы же сами
спросили. Я сказала, как думала...
В доме уважаемого Икрама Валиевича последние стихи Камила очень хвалили. Большой,
гостеприимный дом. И в то же время какой-то совсем чужой мир.
Уже налились соком грозди винограда. Плотный навес из пожелтевшей листвы укрывает от солнца
почти весь двор. Солнце вынуждено задержаться, отдать все тепло плотным гроздьям.
Хозяин - начитанный добрый человек, хороший друг молодежи. У него в доме всегда горячие споры о
поэзии. И конечно, о жизни. Хозяин разводит руками, делает вид, что хочет успокоить гостей, но
неожиданно бросает кому-то:
– Вы правы!
Своеобразный литературный кружок. Но его участников волнует не только поэзия. Они озабочены
судьбой родины и народа.
Почти год Камил «проверялся стихами», но, оказывается, за это время Икрам Валиевич оценивал не
только его поэтический вкус. Камила стали приглашать все чаще и чаще. Уже и при нем возникали
«житейские беседы».
– Мы должны помочь нации определиться и найти свое место в этом беспокойном мире. Есть
традиции народа, обычаи; его культура...
Преподаватель Султан Умарович старше своих коллег лет на пять: он носит очки в серебряной
оправе, которые немного старят его. Султан Умарович всегда в европейском костюме. Он с детства
воспитывался среди русских чиновников, с которыми дружил его отец, банковский служащий, учился в
русской гимназии. О детстве и юности Султан Умарович вспоминает редко. Больше и чаще говорит о
будущем. Но не о своем личном.
– А что творится с нашим языком!
– восклицает он.