До особого распоряжения
Шрифт:
отдыхай...
...Странно, после длинной дороги он не мог долго заснуть. Встреча с чабаном, с азербайджанским
купцом, с Али Акбаром...
Каждая новая встреча - испытание... А сколько таких встреч впереди...
Муфтию докладывали о каждом новом эмигранте.
Садретдин-хан слушал, закрыв глазки. Казалось, он дремал.
Но сухонькая ладошка взлетала вверх, муфтий останавливал собеседника и задавал самые
неожиданные вопросы.
– Зачем он купил эту шапку?
Собеседник молчал.
– Видишь... Зачем ему теплая шапка? Может, он в горы уйдет?
Единственная в городе суннитская мечеть была маленькой, тихой. Муфтий жил во дворе. Богатые
покровители предлагали ему перебраться в хороший дом, но он отмахивался:
– Уже привык... Почти десять лет живу.
Он редко считал годы. Он думал, что задержится на чужбине на год, на два. Вот ведь как затянулось...
Однако никто не пытался сказать муфтию о напрасной трате времени, сил, денег. Муфтий готовился к
войне с Советами, он ждал своего часа.
Садретдин-хан очень боялся «большевистских шпионов». Каждый новый человек, особенно молодой,
тщательно проверялся, за ним следили. Десятки рекомендаций, десятки отзывов о «настоящем,
преданном делу ислама, человеке» по указанию муфтия контролировались. Ему уже давно доложили о
Махмуд-беке.
Махмуд-бек работал в чайхане неунывающего азербайджанца. Хозяин сидел рядом с самоварами,
такой же начищенный. В песнях он тосковал о родине, о большом городе Баку, о какой-то давней
любимой. Сейчас женщины его не интересовали. За тонкой стеной жили и ждали гостей восемь девушек.
Хозяин был строг. Он кормил только ту, которой удавалось завлечь богатого гостя.
Чайхана стояла на шумной улице. Полицейский заглядывал к азербайджанцу по пятницам. Неумело
прятал деньги в широкий карман и старался не смотреть на злополучную стенку, за которой повизгивали
веселые создания. Полицейский был честным мусульманином. В этот день ходил на большую молитву. К
тому же он частенько вспоминал о строгих указах правительства. Но проклятые деньги... Их
азербайджанец вручал честно и вовремя. Кстати, женские голоса раздавались за перегородками и в
другие безобидных учреждениях. Таков мир... Он состоит из грехов и молитв...
Выпив чаю, полицейский уходил.
На ту, вторую, половину Махмуд-бека не пускали.
– Молод еще, - говорил, подмигивая, хозяин.
Там орудовал обрюзгший, молчаливый эмигрант из Ганджи. Он, наверное, приходился дальним
родственником хозяину. Махмуд-бек часто чувствовал на себе тяжелый, испытующий взгляд.
Время от времени Махмуд-бек замечал, что в его вещах рылись. Конечно, азербайджанец делал эти
проверки не по своей инициативе.
Шесть месяцев прожил Махмуд-бек в чайхане Али Акбара. В который раз рассказывал он о знакомых
мусаватистах. Даже о вахтере из институтского общежития. Али Акбар довольно щурился и напевал:
– Живет родной Баку... Живет родной Баку...
Он любил слушать стихи, хотя плохо в них разбирался. Ему нравились «складные» фразы.
– Вай, как люди умудряются! Какая нужна, дорогой, голова?
Однажды в чайхану не зашел, а ворвался туркменский курбаши Маджид-бек. Лицо у него пылало.
Казалось, кровь вот-вот брызнет сквозь толстую кожу.
29
Али Акбар угодливо склонился перед знатным гостем и еле заметно кивнул на стенку. Маджид-бек не
обратил внимания на приглашение и, показав пальцем на Махмуд-бека, громко, чтобы слышали все
присутствующие, произнес:
– Этот молодой, образованный человек не должен работать на тебя.
– Конечно, конечно, - не понимая, в чем дело, согласился на всякий случай Али Акбар.
Хозяин побаивался вооруженных головорезов. Вон какие плечи у этого молодца!
Маджид-бек подошел к Махмуд-беку, который протирал грязной тряпкой поднос.
– Тебя приглашает к себе муфтий Садретдин-хан.
– Но я не знаю этого уважаемого человека, - скромно ответил Махмуд-бек.
– Он тебя знает. .
– успокоил Маджид-бек.
Из рукописи Махмуд-бека Садыкова
В жизни я встречал людей самых различных национальностей. С ними дружил, вместе учился,
работал. Я еще в детстве понял, что такое дружба. Без нее, вероятно, нельзя жить.
Все, кто рвался к власти, кто хотел удержать господство и богатство, в первую очередь пытались
поссорить людей, сыграть на их национальных чувствах.
Я помню Баку двадцатых годов. Лицом к лицу пришлось столкнуться с мусаватистами.
«Мусават» - контрреволюционная буржуазно-помещичья националистическая партия родилась в
Азербайджане в 1912 году. В период Великой Октябрьской социалистической революции, иностранной
военной интервенции и гражданской войны являлась одной из главных контрреволюционных сил в
Азербайджане. Опираясь на поддержку турецких, а затем английских интервёнтов, находилась у власти в
Азербайджане с июня 1918 по апрель 1920 года.
Я был знаком с их программой. Мало чем отличалась она от программы узбекских буржуазных
националистов. Даже того «литературного кружка», где шли разговоры о спасении культуры, языка и