До особого распоряжения
Шрифт:
Регистана, Биби-хану, Гур-и-Эмира, о веселом, шумном базаре. Он даже вспоминал свой институт.
Фарида слушала, прижавшись к его плечу, и представляла большой древний город. Эти рассказы - самое
дорогое воспоминание. Фарида не делилась этими воспоминаниями ни со старухой, ни с ее внучкой.
Подружки теперь беззаботно не смеялись, не мечтали о будущем. Они прислушивались к шуму
улицы, к шагам прохожих. Порою Фарида вскакивала:
– Шамсутдин пришел...
Но, кроме узелка с лепешками, мясом, фруктами, кроме денег, вновь ничего не было.
Старуха беззлобно ворчала, подталкивая парня кулачком в бок:
– Сказал бы что-нибудь, порадовал.
Шамсутдин пожимал плечами:
– Ничего не знаю.
Он действительно еще ничего не знал. По поручению неизвестного торгового человека Шамсутдин
отнес сверток с деньгами тюремному чиновнику. Сверток исчез в широких карманах. Но, кроме обещания
улучшить положение Махмуд-бека Садыкова, Шамсутдин в ответ ничего не услышал.
Шамсутдин слонялся по чайханам и караван-сараям, толкался в базарных рядах. Одни его узнавали,
выражали сочувствие, предлагали пиалу чая, угощали касой наваристой шурпы. Другие отворачивались,
искренне проклиная и муфтия, и Махмуд-бека, и всех, кто навлек на них беды, заманив в чужие края.
Шамсутдин искал встреч с иностранцами, торчал у зданий консульств, надеясь на чудо. Но его не
знали в этих тихих особняках. Калитки, двери, ворота обычно были закрыты: все попрятались, забились
в свои норы. Вздохнув, Шамсутдин уходил от особняков в сутолоку базаров и караван-сараев.
104
Уже долго он искал одного человека - купца Аскарали. Правда, он знал, что от купца ему обычно
передавали только деньги и приветы. Но Шамсутдин верил в Аскарали.
Купив продукты, Шамсутдин снова шел в тихий переулок, к домику, где жена Махмуд-бека вышивала
тюбетейки, а старуха, бережно завернув тюбетейки, спешила на базар. Несколько раз Шамсутдин хотел
поговорить со старухой о ее внучке, рассказать о себе... Он молод, он может работать... Но, вспомнив
тревожное время, судьбу Махмуд-бека, Шамсутдин только вздыхал.
Разве можно сейчас думать о счастье?..
В базарные дни арестанты рассаживались вдоль степ и продавали свое рукоделие. Из жалости к
людям, закованным в цепи, за эти кошельки платили хорошо.
Стражники строго вели счет каждой монете.
В один из осенних дней, когда солнце стало теплым, добрым, вывели и Махмуд-бека Садыкова. Он
уже шагал твердо, не сгибался под тяжестью цепей, не отставал от других заключенных. Отстать,
замедлить шаг - беда. Это значит задержать весь строй. Длинная цепь крепко соединяла всех
заключенных, а гнев тех людей, с кем находишься в камере, пострашнее гнева стражников.
Махмуд-бек пытался во время редких прогулок увидеть Мубошира, Курширмата, Рустама. Их не было.
Однажды Махмуд-бек спросил у доктора о судьбе лидеров эмиграции.
– Не знаю, - коротко ответил доктор.
– К особо опасным преступникам я не вхож.
– А как же получилось со мной? Болезнь?
– У вас есть хорошие друзья, - откровенно ответил доктор.
Махмуд-бек понял, с какими трудностями был связан его перевод в общую камеру.
Стражники любили делиться новостями, сообщали о ценах на базаре, о казнях преступников, о делах
в городе. Информация была примитивной. Почти всегда доминировало желание напугать арестованных,
подчинить своей воле.
– Русского привели, - хвастался один из стражников.
– Теперь его... Ох!
– Он сверкнул глазами и сжал
кулаки. Какой будет расправа, медленная и страшная, можно было представить! Беда, если стражник с
первого взгляда возненавидит заключенного.
Махмуд-бек задал стражнику несколько вопросов, стараясь узнать подробнее о русском. Но, кроме
восклицаний и угроз в адрес арестованного, ничего не услышал.
При первой же встрече с доктором Махмуд-бек тоже спросил о русском.
– Вы знаете, в тюремной канцелярии очень сложная переписка. Сразу трудно установить.
– Меня он очень интересует. .
– откровенно сказал Махмуд-бек.
– Хорошо... Я постараюсь о нем узнать.
Через несколько дней доктор сообщил имя и фамилию заключенного, его приметы, а также сведения
о причине ареста.
– Подозревается в связи с немцами, посягал на власть.
– Вряд ли, - покачал головой Махмуд-бек.
– Этого человека я знаю. Он давно отошел от политики. С
трудом зарабатывал себе на хлеб. Кстати...
– Махмуд-бек задумался.
– Кстати, ему надо помочь...
– Увы!
– Доктор развел руками.
– Не моя компетенция.
Доктор учился в Турции и умел вести светский разговор.
– Надо помочь...
– уже для себя повторил Махмуд-бек.
Он посмотрел на решетку. Там изредка за окошком показывались ноги проходящих мимо стражников.
Одни в грубых самодельных башмаках, другие, видать из тех, кто побогаче, в сапогах или заграничных
ботинках с блестящими подковками.
Заключенные по обуви, по шагам определяли стражников, их положение в тюремной администрации,
их достаток и даже характер.