До особого распоряжения
Шрифт:
Когда я читал, наизусть стихи, самые суровые люди преображались.
Ах, гордая душа султана не боится,
Забыла страх цепей, зиндана не боится.
А ведь это древние строки о любви. О влюбленном юноше... Ярко и просто... Как и должно быть в
поэзии...
ДОЛГИЙ БОЙ
На допросах Махмуд-бек признался, что был связан с японскими дипломатами. Отрицать
причастность к немецкой разведке он мог успешно. У Мубошира обнаружили компрометирующие
документы, доллары. И сам Саид Мубошир был задержан в доме майора Штерна.
Власти, хорошо осведомленные о вражде Саида Мубошира и муфтия Садретдин-хана, поверили
Махмуд-беку. Тем более в списке новых министров Туркестана Махмуд-бек Садыков не значился.
Однако правительство считало лидера туркестанских эмигрантов опасным преступником, способным
снова возмутить сотни людей. Садыкова содержали в одиночной камере. Она напоминала земляной
мешок. К стенам невозможно прислониться. Скользкие, покрытые плесенью, пропитанные вечной
сыростью, - такие стены могли свести с ума.
Махмуд-бек вначале считал дни: царапал палочкой. Но влажная глина не сохраняла следов.
Царапины пропадали, как пропадали дни и недели.
Над дверцей было узкое окошко. Однако свет сюда не проникал. Невозможно установить, день на
улице или ночь.
Стражники были жестоки, злы. В этой тюрьме содержались особенно опасные преступники.
Стражник приносил кувшин воды, черствый, колючий кусок лепешки, рассказывал тюремные новости.
Его до слез рассмешил поступок какого-то арестанта, объявившего голодовку. Подобный поступок был
непонятен. Арестанта сочли сумасшедшим и вообще перестали приносить ему скудную пищу.
– Если человек не хочет, - смеялся стражник, - зачем к нему ходить?
102
Махмуд-бек не мог определить, много ли времени провел он в тюрьме, прежде чем раздулись ноги и
перестали держать его. Не мог определить, когда зашатались зубы и первый легко выполз из распухших
десен.
Тюремный врач добился перевода Махмуд-бека Садыкова в камеру общего режима.
В широкой, просторной камере ни на секунду не замирал звон цепей. Даже ночью звенел металл: кто-
то раздраженно чесал шею или переворачивался на другой бок.
Здесь были каменные сухие стены. Вероятно, в жару нечем дышать. Но сейчас Махмуд-бек
отогревался. Здоровый, широкоплечий бандит с сожалением оглядел щуплую, худую фигуру человека,
который еле держался на ногах.
– Иди сюда.
Вероятно, вид у Махмуд-бека был на редкость страшный, болезненный, а это даже на людей суровых,
безжалостных произвело впечатление.
Махмуд-бек поблагодарил бандита и, придерживаясь за стену, осторожно лег: он будто устраивал
свои цепи, а не себя. Цепи казались особенно массивными на худом человеке.
В камере было одно окно с решеткой, отполированной за долгие годы тысячами ладоней. К окну за
небольшую плату стражники подпускали родных. Краткие свидания, крики, плач начинались в
праздничные дни с утра. Начальники уходили в мечеть, а всякая мелкая сошка старалась побыстрее
«пропустить» у окна длинную очередь родных. Свидания заканчивались своеобразно: стражники
оттаскивали людей от решетки.
Среди стражников особенно дурной славой пользовался остроносый, с гнилыми зубами человек лет
сорока. Он то и дело приносил, по его мнению, радостные вести, сообщая, кого должны казнить. В свою
игру он втянул еще нескольких приятелей. Они тоже потешались над заключенными.
Широкоплечий бандит не придавал значения подобным шуткам. Однако и ему остроносый приготовил
новость. Она вползла шепотом и свалила бесстрашного человека, лишила покоя. Бандит катался по
полу, пытался рвать цепи, колотил ими по лицу. Бровь была рассечена, струилась кровь.
Стражник заглядывал в окно, и глаза у него сверкали радостно.
Ночью бандит сплел из рубашки жгут и повесился на решетке.
Огромное тело висело несколько часов. В камере не звякнула ни одна цепь.
Когда труп вынесли, тюремный доктор подсел к Махмуд-беку.
– Страшная жестокость, - глухо сказал доктор.
– Стражник сообщил ему об измене жены, а та только
сейчас приехала навестить.
– Помолчав, он добавил: - И оправданная жестокость. Этот бандит вырезал у
стражника всю семью. Вот какие еще есть люди!
Каждый приход доктора был для Махмуд-бека светлым, неповторимым днем. Доктор сообщал о
событиях на фронте. Махмуд-бек попросил его ничего не скрывать. Ему необходимо знать все.
– Плохо приходится Гитлеру, - как-то сказал доктор.
– Советские войска начали наступление. - Он
внимательно рассматривал пожелтевшее лицо, беспомощные, вялые пальцы. - Только вы не
вздумайте...
– Доктор показал на решетку.
– Что вы!
– ответил Махмуд-бек.
– Ни в коем случае.
Доктору показалось, что больной, обессилевший человек улыбнулся.
Здесь были разные люди. Шумные и щедрые, измученные и тихие, молчаливые и жадные.
Какой-то человечек собирал, тщательно копил сухари под рваным халатом, служившим ему постелью.