До свидания, Светополь!: Повести
Шрифт:
— Не обращай внимания! Он вечно у нас…
Печальными глазами посмотрела на неё девочка. Все выложит матери…
На уроке у Раи созрел план, как спасти Иванову. План был прост: явиться к Марии Прокофьевне и сказать, что Эмиль Харитонович перепутал: это она, Рая Шептунова, завизжала на собрании, а вовсе не Иванова.
Директорский кабинет был внизу, но там Марии Прокофьевны не оказалось, и Рая поднялась наверх. За закрытой дверью учительской жужжали голоса. Рая постучала и, не дождавшись ответа, приоткрыла дверь. Учителя, окружив стол Марии
— Вы Стечкина спросите, Стечкина! — требовала немка. — Почему у одних тридцать часов, а у других — двенадцать? Двенадцать! — повторила она, округлив глаза. А в классе хоть бы раз повысила голос! Замечания и те делала по–немецки.
Рая отошла. В коридоре висели портреты писателей и их изречения, она читала изречения и ждала, когда прозвенит звонок на вторую смену. Потом снова заглянула. Лишь двое обрабатывали теперь Марию Прокофьевну — немка и ещё одна. В кресле важно курил Циркуль, а у окна, пристроившись сбоку к маленькому столику, строчил что-то Харитон. Рая — назад, но было уже поздно: Мария Прокофьевна углядела её. Подняла руку, прося учителей помолчать.
— Ты что? — спросила она. — Заходи, что же ты прячешься там?
Рая заметила краем глаза, как Харитон перестал писать. К ней повернул пучеглазое лицо.
— Я с вами хотела поговорить…
— Со мной? Ну, пожалуйста. Входи, не стой там.
Рая осторожно шагнула, но дверь оставила открытой.
Теперь уже все смотрели на неё. Она молчала.
— Товарищ конфиденциально желает, — выпустив в потолок дым, произнёс Циркуль.
— Я после, — сказала Рая, краснея.
— Да нет уж, обожди. — И, опираясь о стол, тяжело поднялась.
В коридоре Рая торопливо рассказала все. Мария Прокофьевна слушала, поджав губы.
— Так это же, детка, к Эмилю Харитоновичу надо. Эмиль Харитонович вызывал — не я. Позвать его тебе?
Рая отрицательно мотнула опущенной головой.
— А как же быть? Нашкодить — нашкодила, а отвечать боишься? — Она помолчала и вздохнула. — Вот горе моё. Ну обожди тут.
Трудно переступая огромными ногами, пошла в учительскую. Через минуту там забурлила скороговорка Харитона, дверь распахнулась, и он вылетел в коридор.
— Так это же не вы завизжали! Зачем голову морочить, я прекрасно слышал — это не вы завизжали…
Следом за ним поспешно двигалась на помощь Рае Мария Прокофьевна.
— Это все те же штучки! — повернувшись к ней всем корпусом, яростно сказал Харитон и погрозил кому-то пальцем. — Выставить учителя в дураках, опозорить учителя! Учитель, видите ли, не разобрался.
— Минутку, Эмиль Харитонович, — с одышкой попросила Мария Прокофьевна. — Ты-то почему кричала? — обратилась она к Рае.
— Не она кричала. Уж её-то голосок я знаю, слава богу.
— Вы спиной к нам стояли.
— Ваш голос я прекрасно знаю, — не из молчаливых.
— Ну, хорошо, — примирительно сказала Мария Прокофьевна. — Ответь мне, почему ты закричала.
— Ужа увидела.
— Ужа? Какого ужа?
—
— Был уж, — упрямо сказала Рая.
Мария Прокофьевна терпеливо перевела дыхание.
— Откуда уж взялся?
— Не знаю… Принёс кто-то.
— Вот так! — победоносно сказал Харитон, и огромный лоб его блеснул. — Я вам говорил, что это за класс.
— Ты дружишь с Ивановой? — спросила Мария Прокофьевна.
— Чего это! — Рая передёрнула плечами. — Мы даже не разговариваем.
Мария Прокофьевна размышляла, глядя на Раю.
— Кто эта Иванова? — спросила она Харитона.
— Из вновь поступивших. Отец военнослужащий. С Урала перевели.
Из учительской выглянул Циркуль.
— На проводе гороно.
Мария Прокофьевна рассеянно посмотрела на него.
— Гороно, — отчётливо повторил Циркуль.
Директор закивала. В нерешительности забегали её глаза. И туда надо было, и тут не закончила.
— Ты вот что… Ты подожди здесь, а мы с Эмилем Харитоновичем посоветуемся.
Они ушли, и их долго не было. Ничего… До победного конца будет ждать она.
Харитон вышел один — стремительный и надутый.
— Передадите родителям Ивановой. — И протянул сложенную бумажку. — А ваша мать чтоб завтра в школе была.
Рая подхватила портфель, сбежала вниз, и только здесь, укрывшись за фикусом, развернула записку. «Уважаемая т. Иванова! Ваш приход в школу необязателен». Ниже красовались подпись и число.
…Влетев в дом, распахнула шкаф, бережно и быстро достала новое платье, но, переодевшись, озадаченно замерла у зеркала. С чего вдруг явится она в этом праздничном одеянии? Не в кино же собралась… А может, как раз в кино? Ну, конечно, в кино! Она так и скажет Ивановой!
Пекло солнце, и она сразу же спарилась в шерстяном платье. Влажными пальцами сжимала записку.
В общей кухне стояли рядком покрытые клеёнкой столы. Дверь Ивановой блестела, обитая новеньким дерматином. Рая растерялась — раньше дерматина не было. Сдвинув брови, постучала, но получилось слишком тихо. Беспомощно огляделась… Звонок! В те времена это была вещь редкая — я имею в виду Светополь — и надо ли удивляться, что Рая не сразу отважилась коснуться таинственной кнопки. В комнате задребезжало, она вытянулась, как солдатик, и приготовила записку.
Дверь открыла Иванова. На ней был ситцевый халат — лёгкий, розовый, с белыми пуговками. Рая протянула записку.
— Велели передать.
И без того удивленное лицо — ясное и серьёзное — стало ещё недоуменней. Неуверенными пальцами взяла записку.
— Матери отдашь, — приказала Рая, — Харитон написал. — И повернувшись, вышла — на простор и солнце.
Это была её минута. У каждого из нас бывает такая — у старых и у молодых, у несчастных и у счастливых тоже. Сейчас, сейчас Иванова пробежит глазами записку, потом медленно перечтёт её — раз, другой и, торжествуя, кинется к матери. Это была её, Раина, минута, и мне так хочется, чтобы длилась она как можно дольше.