До свидания, Светополь!: Повести

Киреев Руслан Тимофеевич

Мать утомленно смотрела на неё красивыми, как у Дины, глазами. О своих веснушках вспомнила Рая.

— С кем вы идёте?

— Со всеми. Вадька Конь идёт… Вадик Коннов тоесть. Это мы его так называем… Он в десятом классе. Жанна с Шуриком, их папа главный…

— Какой Вадик Коннов? — с досадой перебила мать. — Дина — Вадик Коннов, ты — Вадик Коннов… — и направилась к выходу.

Только сейчас Рая заметила замершую за её спиной Дину. Переглянулись и — за матерью, на цыпочках. Та, однако, не вышла на улицу. Посмотрела на свои отделанные белым мехом тапочки

и осталась в парадном. Ладонью прикрыв от солнца глаза, глядела на площадку.

— Ну где же, все дети, ни одного взрослого. — Она повернулась к дочери, и та виновато потупилась. — Нет, Дина, я не могу тебя отпустить. — Атласный халат блеснул на солнце. — Кофе стынет, — напомнила она, прежде чем прикрыть дверь.

Дина не поднимала глаз. Лицо её было розовым.

— Хочешь, я не пойду? — тихо предложила Рая.

Благодарно вскинула подруга глаза.

— Что ты! Я-. — У меня музыка все равно. — И вдруг — горячо и торопливо, шепотом: — Заходи вечером. Когда вернёшься… Обязательно, а?

У Раи перехватило дыхание. Она молчала.

— Они в шесть в кино уходят. Приходи, хорошо? Я тебе поиграю… Марки посмотрим.

К площадке шли, держась за руки, Жанна и Шурик; она — в пышном сарафане, он — в коротких штанах. Все гурьбой двинулись к воротам.

— Приду! — повернувшись, быстро сказала Рая. Дина кивнула и скрылась в коридоре. Не хотела, чтобы видели её.

Нарядную Раину сумку нёс Саня.

— Что, мама юбкой накрыла? — спросил Вадька Конь.

— Не пустили, — ответила Рая и отвернулась. Но вот что примечательно: облегчение почувствовала она. Разочарование, да, но и облегчение тоже.

Когда-то на месте сегодняшнего водохранилища извивался Риглас, по обоим берегам которого тянулись заросли кизила и ежевики, шиповника, тёрна и дикой сливы. Разумеется, были другие деревья и кусты, но для нас существовали лишь те, с которых можно было полакомиться. Воронцовской называлась эта роща. Или попросту Воронцовкой. Мы ходили сюда с Валентиной Пота–повной, моей двоюродной бабушкой, а иногда нас подбрасывал на своём грузовике Раин отец, тогда ещё живший с ними. Глубокие места, где мы купались, назывались «глинками». Там и тут росли корявые кусты тёрна с россыпью синих ягод. Помню, как учил Раин отец определять, поспел ли тёрн: стереть пыльцу, и, если ягода все равно останется синей (не зеленой!), можно есть её.

Рая тоже наверняка помнит эти вылазки. Вот, выскочив из воды, шлепается она на потрескавшуюся от солнца белую глину, прижимается к ней озябшим телом, а глина остывает под ней и делается скользкой. Отец обсыхает на корточках, курит, задумчиво глядя на воду. Рая, осторожно поднявшись, подкрадывается сзади, щекочет длинной травинкой загоревшую шею. Отец отмахивается, как от мухи, она выжидает немного и лезет опять. Внезапно он вскакивает, ловит её и тащит в воду. Она барахтается в его руках и визжит.

Однажды они поймали ежа. Сперва отец не хотел брать его с собой, говорил, мама выгонит их из дому вместе со «зверюгой», но у мамы в этот день оказалось чудесное настроение. Поставили гостю блюдце

с молоком, а вечером, когда отец лёг, они с Раей положили на пол яблоко, забрались с ногами на диван и, затаив дыхание, долго караулили, когда же ёж наколет яблоко. Напрасно! В тот вечер он и носа не высунул из-под шкафа.

Теперь на месте Воронцовки с её «глинками», с зарослями тёрна и небольшой черешневой рощей простиралась зелёная гладь воды. У берега с навезенным песком вода была желтоватой от мути, мельтешили голые тела, а дальше, за буйками, ползали лодки и с рокотом тащились на другой берег перегруженные катерки.

Вадька Конь, командно вышагивающий впереди, остановился вдруг, бросил на песок авоську и с ходу принялся стягивать через голову рубашку. Все тотчас посваливали в кучу пожитки, лишь Жанна нерешительно держала мешочек с синими ручками. Сверху, аккуратно сложенное, желтело махровое полотенце.

Перекопав все в сумке, Рая выдернула купальник и помчалась к кабинке. Конечно, что это за купальник! — мешок, в котором и плавать-то неинтересно, но до настоящего — из трусиков и лифчика — она не доросла ещё; особенно до лифчика.

Не вылезала из воды долго. Ныряла, делала стойку, упираясь руками в землистое дно, плавала «по–собачьи» и пробовала по–настоящему, как Вадька Конь, но её сразу же тянуло вниз, хоть она и колошматила по воде изо всех сил. Задрав голову, видела, как отвесно падают, серебрясь на солнце, поднятые ею брызги.

Один раз Вадька Конь напал на неё. Она завизжала и шарахнулась в сторону, но он настиг её и, подняв, швырнул в воду. Она вынырнула, широко раскрыла залитые глаза, завертела головой, отфыркиваясь. А Вадька, крупно и сильно взмахивая руками, гнался уже за Жанной. Все вокруг разноголосо смеялось, кричало, по радио без конца прокручивали «Ландыши», мужской голос бубнил правила поведения на воде, а женский скороговоркой объявлял посадку на катер.

Рая отыскала местечко и утомленно растянулась на горячем песке. Сквозь закрытые веки багрово пробивалось солнце. Спина обсыхала, нагревалась, а мокрые руки под щекой оставались приятно холодными. Поблизости сладко беседовала с ребёночком мамаша. Рае хотелось взглянуть на них, но лень было открывать припечённые солнцем глаза. Дремотно проплывали бессвязные мысли. О чем думала она? Об Ивановой? О том, что вечером они будут вместе?

— Шептунова! — гаркнул над ухом Вадька Конь, и она рывком подняла голову. Он высился совсем рядом — в мокрых трусах, подвёрнутых и подкрученных «под плавки». Победоносно пляж оглядывал — её искал.

— Чего? — спокойно произнесла Рая.

Он ошалело уставился на неё.

— Фу ты! А я тебя… Жрать иди.

И сразу же близко запахло хлебом и спелыми грушами. Она встала, отряхнула песок и, ужасно голодная, быстро пошла к своим, на ходу ополоснув в мутной воде руки.

На сиреневой подстилке разложилась отдельно от всех Жанна. Глаза её были закрыты, а на носу опрятно белел клочок газеты. Вадька Конь ткнул её в бок ногою, большим пальцем. Жанна испуганно села.

— Сумасшедший!