Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Шрифт:
Прямо перед ним возвышалась башня, откуда доносился голос друга; океан темной зелени простирался до горизонта. Глубокий вздох вырвался из груди г-на де ла Герш и он бросился на свое ложе. В душе он горячо молился Богу.
Наутро дверь камеры открылась и на пороге появился Жан де Верт.
— Я не желаю с вами разговаривать! — резко произнес Арман-Луи.
— Господин граф, — холодно отвечал баварец, — не забывайте, что рядом с вами нет Густава-Адольфа и мы не в Карлскроне!
— Что вы хотите от меня?
— Все очень
— Но где я смогу взять ту сумму, которая устроила бы вас?
— Я хочу вам сказать, что у нас есть другой способ прийти к соглашению и этот способ намного проще.
— Объясните!
— Вам только нужно отказаться письменно от руки мадемуазель де Сувини, отказаться от обещания, данного ей, и с этой минуты двери замка откроются перед вами.
— Вот что вы, оказывается, подразумеваете под более подходящим способом! Так знайте же: я прежде умру, чем подпишу подобное заявление!
— Я просил бы вас сначала подумать, прежде, чем дать окончательный ответ! Дело в том, что король Густав-Адольф не знает о вашем местонахождении, его армия далеко отсюда и никто не придет вам на помощь.
— Если это все, что вы хотели мне сказать, считайте ваш визит законченым! Поберегите ваши силы для других дел!
Жан де Верт поднялся и позвал слугу; его лицо оставалось невозмутимым. Когда слуга принес требуемые предметы, Жан де Верт продолжал:
— Вот перо, чернила и бумага; несколько написанных слов сделают вас свободным. Подумайте, и не стоит упорствовать! Стены этого замка сложены из надежного камня и простоят очень долго. А пока — прощайте, граф!
Арман-Луи не пошевелился. Скоро шаги Жана де Верта стихли вдалеке.
Из башни Змеи Жан де Верт проследовал в башню Ворона. Там он нашел де Шофонтена, рисующего на стене профиль Матеуса железной вилкой.
— Господин маркиз, я не хотел вас беспокоить, — обратился к нему Жан де Верт, входя, — продолжайте рисовать, если вас это забавляет!
Рено повернулся к нему, нисколько не удивившись.
— О, я нисколько не спешу, так как моя модель всегда перед глазами; каков парадокс: такой урод и на службе у вас!
— Я полностью доверяю Матеусу Орископпу!
— Он этого достоин!
— Превратности войны привели вас к нему!
— Точнее, в его когти, барон!
— Он сейчас вправе распоряжаться вами!
— Да, но мне кажется, что вы злоупотребляете этим!
— Тем не менее, если вы отречетесь от руки мадемуазель де Парделан, то я смогу предложить вам свою помощь и вытащить вас отсюда!
Рено изобразил удивление на лице.
— Но, позвольте, я считал, что вы предпочитаете мадемуазель де Сувини! — воскликнул он.
— О! Я думаю о ней все время, но если я попрошу отречься от её кузины письменно, то, как я считаю, это осчастливит мадемуазель!
— Господин барон, вы слишком хорошенький, а у меня характер вспыльчивый и дурной, я могу в гневе разбить что-нибудь: стол, скамейку, все, что попадется мне под руку о спину того, кто посмеет заговорить о мадемуазель де Парделан. Мой гнев не будет иметь границ! А теперь, я надеюсь, вы меня поняли и беседа наша закончена?
Жан де Верт встал и, указывая на чернила, перо и бумагу, которые поставил на стол слуга, произнес:
— Здесь все, что вам нужно — две строчки на бумаге, и в знак нашей дружбы Матеус предоставляет нам лошадь, на которой вы покинете этот замок!
Несколько минут спустя можно было услышать звон цепей опускающегося моста: Жан де Верт покинул замок.
Снова наступила ночь, она была такой же темной и молчаливой, как и предыдущая. Арман-Луи приник к решетке окна и увидел свет в башне напротив. Свет двигался в разных направлениях. Это Рено с помощью дыма факела рисовал на стене камеры гротескное изображение Матеуса. Затем Рено принялся петь.
Г-н де ла Герш не умел распыляться; его ум был занят только одним: мадемуазель де Сувини, только она. Где она сейчас, в этот момент? Не забыл ли Паппенхейм обещания, данного на руинах Магдебурга? Увидит ли он когда-нибудь Адриен? Найдет ли он её такой же верной и любящей? И что стало с верным Магнусом? Не убит ли он? Если жив, сможет ли он выручить своего хозяина, как сделал это в прошлый раз?
— О! Когда имеешь таких верных и преданных друзей, надежда всегда должна быть в сердце! — думал он.
Дни бежали за днями, все та же тишина, прерываемая лишь порывами ветра, все те же песни Рено. Когда де ла Герш пытался увидеть что-либо через окно камеры, он мог различить только темные деревья вокруг замка.
Часы тянулись медленно; каждый день, точно в полдень, Матеус входил в карцер, бросал взгляд на стол, и, не видя там ничего, выходил, не говоря ни слова.
Арман-Луи начал замечать, что скудный паек, который ему давали во время завтрака и обеда, начал постепенно уменьшаться: кусочек хлеба становился все меньше, все меньше давали мяса. Это был рацион больного, предназначенный здоровому, пища ребенка, которую давали солдату.
Когда он сказал об этом Матеусу, тот улыбнулся:
— В гарнизоне есть случаи заболевания от обильной еды.
Арман-Луи решил больше не жаловаться. На следующий день это уже был обед отшельника.
Открыв наутро глаза, Арман-Луи заметил двух птичек, прилетевших к окну его камеры поклевать крошек. Вдруг в его голову пришла неожиданная идея. С помощью одеяла он поймал маленьких воришек. Теперь каждое утро он ловил несколько птичек. Затем он привязывал к их шейкам или крылышкам с помощью ниток кусочки бумаги, где писал: «Замок Рабеннест», и ниже «Арман-Луи де ла Герш». Проделав это, он даровал свободу маленьким пленникам, и божьи птахи улетали в окошко.