Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
… Видимо, он долго провалялся в отключке, на дворе уже стемнело. Кишки по-прежнему пекло огнем, жар волнами распространялся по телу. Он обливался потом, жажда сделалась невыносимой. Васнецов хотел попросить у Жданова воды, но не сделал этого, прислушиваясь к шепоту спорящих солдат.
— Пока темно, надо пробираться к нашим.
— Надо, а куда? Где сейчас наши?
— Где, где? В город мы шли с севера. Значит, и обратно на север.
— На север… — передразнил говорившего голос, без сомнения принадлежащий Жданову. — На всех один автомат и двое раненых. Далеко мы с ними уйдем?
— В том то и дело! Придется оставить здесь.
Васнецов напрягся, и тело отозвалось накатом боли. Он заскрипел зубами, и спорщики замолчали, повернувшись к нему.
— Заткнись! — произнес Жданов. — Я бросать командира не собираюсь!
— Ну и сдыхай вместе с ним…
«Нет, это вроде не Сергиенко, — притворяясь беспамятным, думал Васнецов. — Это не он… Голос не его…»
— Если мы пойдем одни, налегке, и то мало шансов… А если с обузой? Себя погубим и их.
— Раненым нужна помощь. Иначе до обеда не протянут.
— Вы придурки! Кто сказал, что мы их бросим? Мы найдем наших и приведем сюда.
Наступила тишина, в которой стало слышно хриплое дыхание лежащего сбоку танкиста. Где-то вдалеке безобидно, как молотком по гвоздю, простучали выстрелы.
— Пошевелите своими извилинами. Утром «чехи» прочешут дворы, и тогда всем кранты. А так мы можем успеть, опередить их. И поймите вы, другого выхода нет.
«Все верно, — рассуждал Васнецов с закрытыми глазами. — И я, и этот пацан с пулей в груди для них только балласт, связываем по рукам и ногам. С нами уже кончено… А у них еще есть шанс уцелеть, выбраться…»
— Жданов, — он приподнял голову. — Он прав… Уходите…
— Ты все слышал, командир? — виновато спросил из темноты механик.
— Я… командир… — с трудом выговорил он. — И я… приказываю… Уходите…
— А как же ты?
— Подойди ко мне…
Худощавого склада механик в пропахшем маслом комбинезоне опустился с ним рядом.
— Достань из кобуры пистолет.
— Зачем это? — спросил тот с подозрением.
— Автомат вы… заберете с собой… Это приказ… А я им в плен даваться… не должен. Не имею права…
Жданов отстегнул кожаный ремешок, открыл клапан и достал из кобуры вороненый ПМ.
— Вложи его мне в руку.
Ребристая рукоятка привычно легла в мокрую от пота ладонь. Он слабо сжал ее, нащупал указательным пальцем спусковой крючок.
— Только ты чего… не удумай, командир. — Заговорил Жданов. — Ты не думай, мы ненадолго. Мы обязательно вернемся.
— Да… обязательно… Идите…
— Накрыть бы их чем, — озаботился танкист, мерзливо передергиваясь. — Поморозятся. Надо в доме глянуть.
Он вышел на крыльцо, в мозг Васнецова вонзился оглушительный звон бьющегося стекла. За дверью затопали шаги, загремело железо.
Откинулась щеколда, на веранду вывалился танкист с матрасом на плече.
— Сразу видно, русские жили, — сказал, накрыв им Васнецова. — Нищета, взять нечего. Даже одеял нет.
Укутав второго раненого каким-то тряпьем, они замялись на пороге.
— Командир… — с неловкостью произнес Жданов. — Ты это…
Васнецов, собравшись с силами, приподнялся на локтях и, стараясь, чтобы голос звучал тверже, проговорил:
— Да… Идите, за нас не беспокойтесь.
Так они остались вдвоем. По большому счету, Васнецов никакой помощи не ждал. Он просто развязал руки солдатам, дал им свободу, и призрачный, но шанс выжить.
Им уже не помочь. С развороченным животом и под присмотром медиков мало кто выживал. Его смерть — дело времени, как и стонущего рядом парнишки. С дырявой грудью тот тоже не жилец. Так стоило ли быть эгоистами, тянуть за собой в могилу уцелевших ребят? А так… быть может, им повезет больше…
… Красная звезда загадочно сияла, а он все не сводил с нее глаз, открестившийся от всего земного.
За огородами сухо затрещали очереди, громыхнул взрыв. Разгоралась дробная, давящаяся ненавистью, перестрелка.
Глава двадцать вторая
Съехав белой от извести спиной по стенке, Коновалов достал из разгрузочного жилета последнюю пачку патронов, разодрал пергаментную бумагу, просыпая патроны на засыпанный штукатуркой пол.
— Что дальше будем делать? — бормотал он, торопливо подбирая патроны и заталкивая в опустевший магазин.
— Песни петь! — съязвил от окна Турбин и выстрелил одиночным по дому напротив, откуда вели огонь боевики. У тех проблем с боеприпасами, похоже, не было. Ответили в несколько стволов, щедро, от души.
Пуля вгрызлась в штукатурку в сантиметре от его лица, обдав фонтанчиком выбитой пыли. Турбин отпрянул за стену, стряхнул с ресниц серый налет.
Самая длинная в его жизни ночь подходила к концу. Небо над крышами заголубело, прореживая темноту; проступили причудливые кроны тополей, догорающие остовы грузовиков, тела убитых. Хлестало пламя из простреленной трубы газопровода.
Он сел к стене, устало вытянул ноги, стащил каску.
— Шея занемела, — поморщился он, потирая ее ладонью.
Защелкнув магазин, Коновалов на коленях подобрался к подоконнику, выглянул во двор. Никто не стрелял.
— Видишь… похоже снова отбились, — через силу улыбнулся Турбин. — А ты боялась…
— Отбились? Патронов с гулькин нос! Еще одна такая атака…
— А ты не забивай себе голову. Радуйся, что пока живой.
— Вот именно, — Коновалов надул губы, — что пока. Только где подмога? Что, Меньшов стрельбы не слышал, или думает, мы здесь по консервным банкам тренируемся?