Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
— По-твоему, он там чаи распивает? Такая свистопляска сейчас по всему городу. Так что, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Положение было дрянь, и Турбин это прекрасно понимал. Патроны на исходе, придется драться врукопашную, или… Гранаты еще есть. Не в плен же идти после ночи боев? Чечены встретят аккурат с распростертыми объятиями…
— Кому я что такого сделал? — бормотал под нос Коновалов, взявшись за голову. — За что такое наказание?
— Ты о чем?
— Бабка меня учила: «Не делай людям пакостей, зло сторицей вернется». Вот я и пытаюсь понять, в чем провинился, раз попал сюда? Вроде жил, как все, грешить не грешил…
— У тебя крыша поехала?! — Турбин постучал согнутым пальцем по виску. — Чего ты мелешь?
Но каптенармус, глядя вникуда, продолжал бессвязно бормотать.
— Не наркоманил, не воровал, не грабил… С предками не грызся, не то, что другие. Девчонка была… Не пойму, за что?!
Турбин на коленях подполз к нему, сгреб за плечи и хорошенько встряхнул.
— Приди в себя, Валька!.. Слышь, что я говорю?
Коновалов поднял на него пустые глаза, несколько секунд смотрел так, точно не узнавал.
— Это все ты! Ты и дружок твой Кошкин. Все из-за вас. Не та бы самогонка, ничего бы этого не было. Ничего!.. Угораздило же меня… Дурак, во-о дура-ак… — Простонав, он покачал головой. — Знаешь, Турбин, о чем я мечтаю? Знаешь?.. Вырваться отсюда, вырваться любой ценой, вернуться в учебку. Разбить морду замполиту, в кровь! Чтобы он, падла, в ногах валялся…
— Прекрати!..
— Он знал, мразь, куда посылал… Ему наплевать, что будет с нами. Мы сдохнем здесь, все сдохнем! Так же, как Максимов и Борька Сургучев… Все сдохнем!
— Заткнись! — прохрипел ему в лицо Турбин и, размахнувшись, залепил звонкую, отрезвляющую пощечину. — Все будет хорошо, ты понял? Мы выберемся, выберемся… И ты набьешь Звереву харю. Мы все вместе набьем!..
Коновалов издал задавленный смешок, подобрал к груди колени.
— Ты мне не веришь? Гадом буду…
— Будешь… — каптер кисло улыбнулся, но глаза его приобрели осмысленность. — Тут не имеешь понятия, что случится через пятнадцать минут, а ты… загадывать. Куда мы без патронов, а?
— Будут патроны. Обязательно будут. Ты только не дергайся, сиди где сидишь. Я мигом…
Подхватившись с пола, Турбин вышел в коридор, задев плечом дверь. Дверь возмущенно загрохотала…
Он спустился на первый этаж. Возле окна, через которое сбежал подстреленный снайпер, на лестничных ступенях сидел Володька Кошкин, вкручивая запал в гранату. На засыпанном пылью и щепой подоконнике лежали заготовленные автоматные рожки.
— Живой?
— А что мне будет? — с напускным оптимизмом ответил Кошкин. — Ты бы возле окошечка не светился, ребята во дворе больно ушлые.
— Курить у тебя есть? Уши пухнут.
— Да есть…
Покопавшись в кармане, Кошкин достал мятую пачку «примы», вытащил полупустую сигарету.
— Последняя, — вздохнул он и, высыпав остатки табака в ладонь, скомкал пачку. — Покурим.
Турбин с осторожностью выровнял края папиросной бумаги, ссыпал в нее табачные крошки, прижег кончик о дергающийся огонек зажигалки. Затянувшись, сел к приятелю и блаженно выпустил ноздрями дым.
— Как думаешь, продержимся? — спросил он.
— А у нас есть выбор?.. Меня к «чехам» калачом не заманишь. Уж лучше сразу… — Кошкин кивнул на гранату. — «И дорога-а-я не узна-ает, какой у парня был конец».
— Патронами не богат?
— Вон все мое богатство.
— Не густо, — Турбин втянул в себя горький дым и передал ему дымящийся чинарик. — А мы с Коноваловым совсем на мели.
Обжигая губы, Володька дососал окурок, сплюнул его в лестничный пролет.
— На, — он вытащил из бушлата горсть патронов. — А уж больше… извини.
— И на том спасибо. С миру по нитке, голому одежда. Кстати, ты взводного не видел?
— Откуда? Я из этого закутка никуда.
Минуя раздевалку, Турбин услышал близкий хлопок и присел. В комнате, откуда потянуло сгоревшим порохом, сидел Бурков со снайперской винтовкой.
— Пригнись…
Во дворе затарахтел автомат, защелкало по стене; цвикнув, пуля высекла искру о рожок вешалки.
— Четвертый. — Бурков острием гвоздя процарапал черточку на полированном прикладе винтовки.
— Где взводный? — сидя на корточках, спросил его Турбин.
Снайпер неопределенно повел рукой:
— Где-то там…
…Он нашел Черемушкина в бывшей столовой.
Комбат умирал в поварской на узком топчане, и Черемушкин, застыв над ним, видел приближение смерти, и был бессилен чем-то помочь. Запас промедола, поддерживавшего жизнь в обезображенном огнем теле, на время избавляя от адских мук, заканчивался, и лейтенант знал: случись быть раненым кому из бойцов, снять болевой шок будет нечем.
Даже в такой момент, когда каждый солдат, и каждый патрон ценятся на вес золота, он позволил себе роскошь оставить при бесчувственном комбате рядового Клыкова, следить за его состоянием
…Клыков прибежал с выпученными от страха глазами: комбат пришел в сознание и зовет к себе.
Стоя над майором, Черемушкин силился разобрать, дышит он или уже нет. Обмотанные бинтами руки покоились на его груди, лицо — жуткая вздувшаяся маска, искаженная гримасой страдания.
Веки комбата, дрожа, приоткрылись; красные от полопавшихся капилляров глаза прошлись по потолку, нашли лейтенанта. Распухшие, губы приоткрылись.