Добро Пожаловать В Ад
Шрифт:
— Разделяемся. Следуйте оговоренным маршрутом. Расходимся, как принял?
— Понял вас, «Гавана один».
Тентованный «Урал», ослепленный фарами бронетранспортера, тронулся вперед. Кто-то из солдат, держась за металлическую перекладину, забросил наверх прорезиненный материал, мешающий обзору. Головной БТР неспешно заползал на застроенную частными домами улицу, острый луч прожектора утыкался в заборы, перескакивал на кирпичные фасады, отражаясь в темных квадратах стекол; рыскал по земле, по трубе газопровода …
Глава двадцатая
— А! Незваные гости! Заждались уж вас. — Карим слез с подоконника и взял прислоненную к стене винтовку.
В чернильной темноте блеснул луч фар, опасливо шаривший по улице. Подсвеченный этим вороватым светом в просвете между домов возник контур чего-то большого, надсадно воющего мотором.
Снайпер приник к оптическому прицелу, следя за медленно ползущим бронетранспортером, за которым также медленно и осторожно ехали два грузовика.
— Вон… кандидаты на тот свет, — насмешливо обронил стоявшему сбоку Руслану. — Идут, как на параде.
— Чего ты медлишь? — осипшим от охватившего волнения голосом, спросил Руслан.
— Э, не торопись раньше времени. Дождемся сигнала.
Представив себе, что еще немного, какие-то секунды, и обманчивая ночная тишина взорвется стрельбой, и будет бой — его первый бой — Руслан ощутил незнакомую дрожь в коленях. Он сглотнул слюну, полез за пазуху, доставая кинжал.
Карим, поймав в сетку перекрестия кабину замыкающего автомобиля, неотрывно вел за ним стволом.
На той стороне домов полыхнуло, взрывной раскат заложил уши. Бронетранспортер слепо дернулся на обочину и сходу врезался в тополь, окутываясь дымом. Из засады ударили автоматы, трассирующие очереди полосанули по грузовикам…
Облокотившись на подоконник, Карим посылал пулю за пулей по кабине Урала. Когда дверца распахнулась, и водитель попытался выскочить из-за руля, снял его выстрелом в голову и перенес огонь на топливный бак грузовика.
После третьего или четвертого попадания, «Урал» подбросило. Охваченный пламенем, он запылал гигантским костром, освещая подбитый броневик и разбегающихся, стреляющих наугад солдат. Захлебываясь, безостановочно строчил пулемет, доставая не успевших залечь. И те, кто не успевал, валились под пулями, с криками и предсмертными стонами.
— Хана им, — Карим сменил опустевший магазин. — Перещелкаем, как куропаток.
Очнувшись от боли, комбат не сразу понял, что произошло. Бронетранспортер был полон едкого дыма, трещал огонь, пожирая внутреннюю обшивку.
Зайдясь в раздирающем легкие кашле, комбат попытался подняться из кресла и охнул. Бедро пронзили сотни раскаленных иголок.
«Ранен… — осев, подумал он. — А где остальные? Что с людьми?»
Водителя на месте не было, зиял открытый над его сиденьем люк, в который вытягивало дым. Придерживая ногу, комбат полез в проход между кресел, сразу наткнулся на наводчика, безжизненно свесившегося из кресла. Комбат взял его за висевшую плетью кисть, попробовал нащупать пульс. Пульс не пробивался.
Салон был пуст, не считая еще двух тел, лежавших на полу сразу возле откинутых сходней. Там, в десантном отсеке бушевало пламя, припекая, и дышать было нечем.
Он высунулся наружу, вцепившись пальцами в нагревшуюся броню, и тут же отпрянул назад.
…Подхватив обмякшего наводчика, сдерживая крик от тупой боли в бедре и жарящего спину огня, положил в проход. Каска звякнула, коснувшись днища, в отблесках подбирающегося пламени был виден перекошенный предсмертной агонией провал рта.
Комбат влез на вращающееся кресло, закрутил рычаг маховика. Башня с легкостью поддалась, разворачивая пулеметы на низкую кирпичную ограду, из-за которой, в полный рост, безнаказанно расстреливали его бойцов дудаевцы. Он нажал на кнопки электроспусков, посыпались гильзы, но, оглушенный взрывом, комбат не слышал ни звона падающих гильз, ни грохота очередей, видя лишь, как крупнокалиберные пули веером прошлись по ограде, разбивая в пыль старый кирпич, и скрылись за ним стрелявшие, давая солдатам спасительные секунды.
Корпус броневика сотрясло, в трансмиссии взорвались баки с соляркой, и тугой огненный вал накрыл его.
— А-а-а-а… — застонал он от невыносимой боли.
Оторвавшись от наглазников прицела, он увидел собственную руку — рукав дымился, а на пальцах, обхвативших рукоять маховика, вздувались волдыри.
Он не бросил горящую машину, отчетливо в те секунды понимая, что ему не жить, но тем давая шанс спастись уцелевшим солдатам. Вращая маховик, он вел пулеметами и, улавливая одиночные вспышки, лупил по ним из обоих стволов, заставляя заткнуться.
— Что, суки?! — засмеялся он, счастливый маленькой победой. — Не по зубам?!
Вжав горячие кнопки, комбат крутил башней, не давая противнику высунуться из укрытий…
Фугасный заряд гранатомета пробил тонкую, как лист картона, броню и взорвался в салоне. Взрывная волна выбросила комбата из кресла, горячим пронзило поясницу. Он закричал, понимая, что это конец. И захлебнулся вязкой, хлынувшей ртом, кровью.
— «Первый», «первый», ответьте «третьему». «Гавана один», почему молчите?! «Первый» — «третьему»… — запрашивал и запрашивал связист.