Доброй ночи, мистер Холмс!
Шрифт:
Видимо, я озадаченно нахмурился, поскольку Холмс позволил себе ненадолго отвлечься от основной сюжетной линии своего рассказа:
– Нет, вам вряд ли удастся вспомнить названия ее произведений. В этом нет ничего удивительного. Часто бывает, что десяти лет оказывается вполне достаточно, чтобы публика напрочь забыла писателя, которого некогда превозносила до небес. Нам же хватит и того, что миссис Нортон достаточно быстро сколотила на гонорарах кругленькую сумму, на которую жила вместе с сыновьями. Вот Блэкджек и подал на нее иск.
– Он потребовал ее денег через суд?
– С юридической точки зрения она продолжала оставаться его законной женой. Все, что имела она, принадлежало и ему. Так что суд он выиграл.
– Возмутительно! – вскричал я. – И этот подлец потратил деньги на приобретение Бриллиантового пояса?
– Чего здесь возмутительного, Уотсон? Вы же сами сказали, что лишь авантюристки и актрисы живут порознь с мужьями. Ваши взгляды совпали с точкой зрения суда.
– Да, но в данном случае… А что же их сыновья? Что случилось с ними?
– Ничего примечательного, как, собственно, и с их матерью. Она умерла в семидесятых в той же бедности, которую некогда делила с Блэкджеком. Ее романы вышли из моды, а все деньги забрал супруг.
– А сам Нортон?
Холмс хмыкнул, глубоко затянулся и заговорил, с каждым словом выдыхая маленькое облачко дыма:
– Очень хороший вопрос. Нортон продолжал и дальше выходить в свет. Вел он себя куда заносчивей, будто обладание, пусть и тайное, Бриллиантовым поясом добавило ему уверенности в себе. Он играл в карты, делал ставки на бегах, жульничал и наслаждался плодами трудов своей супруги. Авторские права на произведения жены после ее смерти перешли к нему.
– Какая мерзость, Холмс. У меня буквально вскипает кровь. Поверить не могу, что этот подонок так и остался безнаказанным. Более того, закон был на его стороне. Как такое возможно?
– Похоже, вы вскоре станете сторонником женского равноправия, – язвительным тоном промолвил Холмс и мрачно улыбнулся. – Впрочем, не будем отвлекаться на несовершенство системы правосудия. Это не наша забота.
Я навострил уши и подался вперед, поняв, что сейчас мой друг заговорит о самом главном.
– Короче говоря, Нортон так и жил дальше, не привлекая к себе особого внимания. Вдруг пять лет назад он пропал. Бесследно. Дом в Бромптоне был пущен с молотка. Адвокат, распоряжавшийся доходами от продажи, уже умер. Приятели Нортона никогда больше не видели своего дружка. О поясе тоже никто больше не слышал. На момент исчезновения Нортону было за семьдесят, однако ни на одном лондонском кладбище его могилы нет. Такое впечатление, что он просто растворился в воздухе вместе с бриллиантами Марии-Антуанетты. Именно это мне и придется сказать мистеру Тиффани.
Воцарилось молчание – я переваривал услышанное. Признаться, пока я слушал, мое воображение услужливо соткало драматический образ: несчастная опозоренная женщина, вынужденная бежать от мужа, забрав с собой детей; неожиданный литературный успех, результаты которого обратились прахом, когда подонок отобрал у нее с таким трудом заработанные деньги; смерть бедняжки в нищете. А потом, после долгих лет, все-таки свершается правосудие – великий Шерлок Холмс настигает мерзавца, отбирает у него Бриллиантовый пояс и возвращает его человечеству… Увы, со слов друга я понял, что этому не суждено случиться. Если даже Холмс признал, что находится в тупике, значит, дело действительно безнадежно.
Иногда мне начинало казаться, что мой товарищ не человек, а некий бесчувственный механизм, хоть и одаренный невероятным талантом в дедукции, но при этом напрочь лишенный всякой способности к состраданию. Неожиданно я понял, что его неприязнь к женщинам являлась симптомом куда более глубокой отчужденности. Прославленный детектив чурался человеческих отношений и никогда о них не заговаривал. Пожалуй, из всех людей на белом свете лишь мой друг являлся живым опровержением знаменитых строк Джона Донна [19] «Нет человека, который был бы сам по себе, как остров».
19
Джон Донн (1572–1631) – английский поэт и проповедник, крупнейший представитель литературы барокко.
Таким образом, пожалуй, мне стоило позабыть о наивной надежде, что в аскетической жизни моего товарища найдется хоть немного места романтике. Холмс не переставал удивлять окружающих, демонстрируя свои воистину незаурядные способности в сфере логики и криминалистики, однако никаких иных сюрпризов от человека, жившего как автомат, без чувств и эмоций, можно было не ждать. Увы, этот печальный факт должен был стать мне очевидным уже давно.
– Выше нос, Уотсон, – подал голос великий детектив. – Я с самого начала вам сказал, что считаю поиски драгоценностей скучным и неблагодарным занятием. Я предупредил нашего клиента, что, скорее всего, в результате расследования я вместо бриллиантов раскопаю какую-нибудь нелицеприятную историю. Мне не удалось отыскать этот пояс, однако с этими нечестивыми камнями связано столько грязи и мерзости, что я даже рад умыть руки. Именно это я и собираюсь сказать нашему выдающемуся американцу мистеру Тиффани, когда мы с ним встретимся в четыре часа.
– Однако кое-что вам все-таки удалось узнать.
– Жизнь уготовила нам еще много открытий, куда более чудных, чем те, что связаны с этим поясом. Сегодня прелестный вечер. Как насчет того, чтобы около шести часов прогуляться в клуб «Диоген» – самое необычное заведение во всем Лондоне. Там нас будет ждать мой брат Майкрофт и парочка-другая занятных головоломок.
– Клуб «Диоген»? Брат?! Ни о том, ни о другом я никогда не слышал. Как такое возможно, Холмс?..
Глава девятая
Нежеланные подарки
– Ужас, кошмар, отвратительно!
– Необычно, – согласилась Ирен, приложив предмет нашего спора к плечу и изучая отражение в зеркале.
Мы обсуждали большую брошь из эмали и опалов в форме то ли морской звезды, то ли осьминога, чьи извивающиеся щупальца-отростки были усыпаны жемчугами.
– И это мистер Тиффани подарил тебе на прощанье в знак признательности? – изумилась я. – Боюсь даже представить, что он тебе преподнес бы, останься он недоволен.
– Дизайн этой броши разработал его сын, Льюис, – сообщила мне Ирен.
– Тогда все становится на свои места. В силу отцовских чувств мистер Тиффани просто не желает видеть, что его сыну, мягко говоря, не хватает таланта и вкуса.
– Как сказать. – Ирен закрепила мерзкую брошь на лацкане жакетки и повернулась ко мне с тонкой циничной улыбкой. – В магазине мистера Тиффани в Нью-Йорке есть масса поделок подобного рода по эскизам его сына. Увы, они не продаются, даже не смотря на то, что продавцам дают десять процентов за реализацию каждой вещицы. Никто не хочет покупать. Так что, вручив мне этот подарок, мистер Тиффани убил одной брошью сразу двух зайцев.