Доброй ночи, мистер Холмс!
Шрифт:
– Или наоборот – счастливым билетом, – промолвил адвокат, взяв меня за руку с таким сочувствием и так ласково, что я не нашла в себе сил высвободиться. – Только представьте, вы будете первой машинисткой в Иннер-Темпл. Подумайте, какая вам оказана честь! Кроме того, вы спасете меня от смерти: если вы не придете мне на помощь, я вскоре окажусь заживо погребенным под ворохом бумаг.
Его обаяние было столь же необоримо, как и очарование Ирен. Я непременно пошла бы к нему работать, вне зависимости от просьбы подруги. Мне представлялось совершенно очевидным, что джентльмен в беде и ему нужно как можно быстрее помочь привести дела в порядок. В прошлом я нередко подобным образом приходила на выручку отцу, помогая ему готовиться к службе и разбирая корреспонденцию.
– Значит, мы договорились? – спросил мистер Нортон и протянул мне ладонь для рукопожатия, которое должно было скрепить сделку.
– Когда мне приступать? – спросила я, пожав ему руку.
– Завтра. Начните с исков. Покончив с ними, мы освободим стол. Груду бумаг, занимающую стул, я беру на себя. Разберусь с ней сегодня вечером.
Я буду работать в крошечном кабинете, посреди Темпла, напоминающего отсутствием женщин мужской монастырь, а рядом со мной будет сидеть враг Ирен, который, возможно, владеет Бриллиантовым поясом… Положение, в котором я очутилась, показалось мне столь нелепым, что я расхохоталась.
Мистер Годфри Нортон, надо полагать, решил, что я смеюсь от радости, что меня взяли на работу.
Когда тем же вечером я обо всем рассказала Ирен, подруга смеялась куда громче и дольше.
– Превосходно! На нашу наживку клюнула одна-единственная рыбка, зато именно та, что нам была нужна. Сколько он тебе будет платить?
– Я забыла спросить, – с ужасом призналась я. Все дело в том, что я оказалась столь сильно потрясена тем, что Годфри вовсе не тот Нортон, какого я предполагала увидеть, и столь околдована природным обаянием молодого человека, что все важные вопросы, которые я обычно задавала работодателям, вылетели у меня из головы. Однако я никак не могла признаться в этом Ирен. Насколько я понимала, Годфри Нортон не произвел на нее никакого впечатления; в противном случае почему она не сказала мне, что он молод и хорош собой?
– Нелл, бери с него по своей максимальной ставке, а если можешь, попроси еще больше, – посоветовала она.
– Мистер Нортон – человек состоятельный. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что он работает не покладая рук. И я до сих пор отказываюсь понимать, почему ты меня не предупредила, что меня ожидает встреча не с отцом, а с сыном.
– Какая нам разница? Важно, что он Нортон. Кроме того, сын и отец из одного теста слеплены: и тот, и другой – высокомерные, заносчивые хамы. А еще меня интересовало твое собственное мнение.
– Так вот, если ты хочешь его знать, спешу тебе сообщить, что, на мой взгляд, у мистера Нортона мало общего с отцом. По крайней мере, он сам зарабатывает себе на жизнь, причем начал он это делать явно не вчера. Значит, он не воспользовался тем, что их семья владеет Бриллиантовым поясом. Он очень молод, но при этом уже адвокат…
– Не так уж он и молод, – поправила меня Ирен. – Он примерно одного со мной возраста, а я в своей области, по сравнению с ним, куда прочнее стою на ногах.
– Пусть так, однако, насколько я могу судить, он очень рано начал учиться, причем отец ему нисколько не помогал либо давал сущие гроши.
– Подумать только, какой молодец, – ледяным тоном промолвила Ирен. – Нам всем в жизни приходится преодолевать те или иные препятствия. Смотри не допусти промашки. С твоей стороны будет ошибкой недооценить твоего нового работодателя. Во-первых, он адвокат, а во-вторых – Нортон, и, значит, надо быть вдвойне осторожной.
На этом мы расстались. Ирен отправилась в театр «Лицеум», а я принялась готовиться к новой работе в Темпле.
День шел за днем, однако, вопреки предсказанием Ирен, Годфри Нортон все никак не хотел демонстрировать свое гнилое нутро. Он относился ко мне с заботой, почти по-рыцарски, подкладывал подушку под спину, задергивал занавески, когда мне в глаза начинало светить солнце, помогал расшифровывать безобразный почерк секретарей. Подобным поведением он напоминал мне кюре, мистера Хиггенботтома, невероятно ласково обращавшегося с прихожанами. У меня нет никаких сомнений, что с супругой он был бы еще нежнее – как же все-таки жаль, что судьба развела наши пути-дорожки, а ведь они могли сплестись воедино!
Я считала, что работа идеально мне подходит, хотя никогда не нашла бы в себе сил признаться в этом Ирен. Район Темпла представлял собой островок тишины и спокойствия в ревущем, гремящем океане Лондона. До переулков Темпла доносился лишь едва слышный приглушенный гул с улицы Флит-стрит, за которой, вздымаясь к небесам, стояли, ощетинившись, башни Королевского суда Лондона, возведенного по приказу королевы Виктории в 1882 году.
И вот, несмотря на то что до беспокойных лондонских улиц было буквально подать рукой, я могла спокойно бродить по напоминавшим Оксфорд и Кембридж тихим, мощенным булыжником переулкам и паркам, расположившимся у безмятежной реки и помнящим времена королевы Елизаветы. Более того, иногда я заходила в очаровательную местную церквушку двенадцатого века, украшенную каменными изваяниями рыцарей, изначально обосновавшихся в этих землях. В церковном приделе нашли свое последнее пристанище первые графы Эссекские и Пембрукские. Тела основателей виднейших английских родов, наряду с останками других рыцарей, по-прежнему покоились здесь, и их нисколько не тревожил шум, едва доносившийся сюда с Флит-стрит.
Чтобы я не таскалась с тяжелым грузом, мистер Нортон купил мне пишущую машинку. Словно Рапунцель волосы, я распутывала написанные витиеватым почерком строки, превращая их в четкий, ясный, строгий печатный текст, занимавший куда меньше места. Мистер Нортон, как и его коллеги, часто отсутствовал, постоянно курсируя в развевающейся мантии и парике набекрень между кабинетом и Королевским судом в убийственной, ни на секунду не прекращающейся гонке.
Как выяснилось, мистер Нортон платил мне достойно, а на Флит-стрит я отыскала прелестную чайную и регулярно пополняла запасы Ирен самыми разными экзотическими восточными сортами чая.
К моему удивлению, после того как я начала работать у мистера Нортона, ко мне стали обращаться с заказами и другие адвокаты, причем платили они столь же щедро. Я достаточно быстро освоилась с особым юридическим жаргоном. Мне с легкостью давались длинные фразы на латыни. Отец настоял на том, чтобы я выучила этот мертвый язык, но не потому, что испытывал какие-то теплые чувства к католикам, а потому, что латынь лежала в основе английского языка. Отец и не подозревал, сколь сильно она пригодится мне в будущем. Таким образом, дела в Темпле у меня шли прекрасно, и лишь одна загвоздка омрачала в целом прекрасную картину: мне так ничего и не удалось узнать о Бриллиантовом поясе.
– Сколько усилий, а все впустую, – через несколько недель посетовала Ирен. – Годфри Нортон до зевоты скучен. Никаких вредных привычек и пристрастий, ни одного недостатка, ни единого подозрительного клиента. Разве что вызывают интерес деньги, которые он регулярно перечисляет в некое заведение под названием «Белый клен». Если получится, узнай, пожалуйста, об этом побольше. Знаешь, Нелл, тебе повезло, что ты не шантажистка.
– Почему? – искренне удивилась я.
– Потому что в этом случае ты умерла бы с голоду. Ты провела два месяца бок о бок с человеком и при этом ровным счетом ничего о нем не знаешь. Как такое может быть – за гранью моего понимания.