Доброй ночи, мистер Холмс!
Шрифт:
– Не хотите ли вы сказать, что живете вместе с некой Адлер, которая совала нос в дела моей семьи и пыталась выяснить, где находится мой отец?!
– Боюсь, что так.
– И она отправила вас шпионить за мной!
Я не смела поднять на Годфри взгляда. Я узнала нотки ярости в рокочущем от возмущения голосе, который уже слышала за занавесками, полагая тогда, что он принадлежит «старому Нортону».
– Это просто возмутительно, мисс Хаксли! Вот уж от вас я такого не ожидал.
– Да я и сама от себя не ожидала. Честно говоря, я за вами не шпионила. Шпионить гадко – так я и сказала Ирен.
– Экая мерзость! – Молодой адвокат принялся ходить по кабинету. – Как так можно! Развратить пасторскую дочку, отправить ее изводить человека…
– Да, вы правы, это ужасно, – заломила я руки, – Ирен ни в чем меры не знает. Хочет разгадать головоломку и ни перед чем не останавливается…
– Головоломку? Что в моей семье такого головоломного? На нашу долю выпала двойная мера несчастий и горестей, и больше ничего…
– А как же пояс?
– Пояс?
– Бриллиантовый. – Я сглотнула, а Годфри Нортон посмотрел на меня так, словно я рехнулась. – Бриллиантовый пояс Марии-Антуанетты. Говорят, что его в пятидесятых купил ваш отец. Сейчас его хочет приобрести мистер Тиффани.
– Бриллианты? Мария-Антуанетта? Тиффани? – Мистер Нортон опустился на стопку документов, лежавших на единственном свободном стуле. – Если позволите, мисс Хаксли, с этого места поподробнее. Недосказанность приводит к неверным выводам.
– Нам удалось узнать, что некий человек по фамилии Нортон по бросовой цене приобрел Бриллиантовый пояс. Украшение привезли сюда из Парижа после революции сорок восьмого года.
– Меня в то время даже на свете не было.
– Меня тоже. И Ирен. Именно поэтому она пыталась узнать как можно больше о семействе Нортонов. Это была единственная нить к бриллиантам. Она искала вашего отца, а вместо него нашла вас.
– Бриллианты, – покачал головой молодой человек. – Что… что за нелепые выдумки. Впрочем, я нисколько не сомневаюсь, что кое-какие слухи о моей семье все-таки ходят. Пусть уж говорят о драгоценностях, эта сладкая сказка скрывает горькую правду о прошлом. Знаете, пожалуй, я даже испытываю чувство признательности к этому мифическому Бриллиантовому поясу. – Он внимательно на меня посмотрел: – Вы, разумеется, в курсе, что я навещал вашу соседку?
Я молча кивнула, опасаясь, что одно лишнее необдуманное слово – и я признаюсь еще в одном гадком преступлении: в том, что подслушивала за занавеской.
Мистер Нортон вздохнул, погладил указательным пальцем черные усики и вдруг неожиданно рассмеялся:
– Ваша мисс Адлер, надо полагать, считает меня своим соперником. Думает, что я тоже охочусь за поясом и желаю сбить других со следа. Или, быть может, ей взбрело в голову, что пояс у меня?
– Нет, она так не думает, ведь если бы пояс был у вас, вы вели бы себя иначе. Она пыталась отыскать вашего отца, но ей это так и не удалось.
– Моего отца? – Лицо мистера Нортона приобрело странное выражение. Он вытащил листок из одного дела, оторвал уголок и что-то на нем написал. – Вот вам адрес моего отца. Пожалуй, ей стоит поговорить непосредственно с предполагаемым владельцем легендарного украшения. Берите! Мой отец живет по этому адресу. Я вас благословляю, мисс Хаксли. Пусть ваша неутомимая подруга отправляется прямо
– Вы что, серьезно?
– Вы хотите сказать, что я с вами неискренен? Напрасно. – Он снова улыбнулся, на этот раз печально: – Я страстно желаю забыть мою семью, а в особенности – отца. Мне бы хотелось, чтобы о нем не вспоминали и другие. Моя мать мертва. Хотя бы ей уже никто не навредит и не причинит боли. Пусть мисс Адлер найдет этот чертов пояс и отдаст его мистеру Тиффани. Тогда, быть может, все забудут о Блэкджеке Нортоне.
– Прошу вас, мистер Нортон… Ирен повела себя непростительно, пытаясь раскопать историю вашей семьи. Она буквально потеряла голову в погоне за недосягаемым…
– Все мы этим грешны. Знаете, что стало для моей семьи недосягаемым, мисс Хаксли? Счастье. Мать ушла от отца, когда я был еще мальчишкой. Когда я чуть подрос, я начал понимать, сколько злословия и сплетен породило ее решение жить отдельно от мужа. Мне даже стало очевидным, сколь высокую цену ей приходится платить за свой поступок – и это несмотря на успех ее романов. Потом отец подал на нее в суд, соблазнившись гонорарами матушки, и выиграл. Естественно, мы стали жить беднее, есть меньше и одеваться скромнее. Закон Англии встал на защиту такого подлеца, как мой отец. Это разбило мамино сердце.
– У меня просто слов нет, чтобы выразить, как я вам сочувствую, – горячо произнесла я, – Прошу вас, не продолжайте, не терзайте себя.
– С юных лет я слышал о моей семье только ложь. Должен же я хоть кому-то рассказать правду? Вот возьмем вашу подругу. Благодаря ей пойдет еще одна вздорная сплетня – на этот раз о таинственных бриллиантах. Никому нет дела до утраченной чести, потерянной любви и разбитой надежды, до поломанных жизней… Это слишком скучно и неинтересно. Байки о бриллиантах куда завлекательней.
– Я не такая, мистер Нортон, – тихо промолвила я. – Во мне жива способность сочувствовать и сострадать.
– А вы ведь в непростом положении, мисс Хаксли, – грустно улыбнулся Годфри. – Вы пасторская дочь и потому привыкли к более строгим моральным устоям. Быть может, вы, как и многие, думаете о моей матери дурное…
– По всему тому, что я слышала, мне кажется, с ней ужасно несправедливо обошлись…
– Вы совершенно правы, однако, по английским законам, собственность жены принадлежит мужу, даже в том случае, если она самостоятельно себя обеспечивает и живет отдельно, потому что ее супруг – скотина и тварь самого низкого пошиба. Именно поэтому я и стал адвокатом, хотя эту профессию в моих глазах запятнал собой отец. Я желаю, чтобы законы были справедливыми. Я хочу представлять интересы женщин, которые не могут защититься от ненасытности своих мужей.
– Это заслуживает восхищения, – пробормотала я пристыженно. – Теперь я понимаю, почему вы так болезненно реагируете, когда кто-нибудь пытается разузнать о вашей семье. Я сегодня же обо всем расскажу Ирен и настою на том, чтобы она немедленно прекратила все расспросы. – Я встала.
– Нет! – Молодой человек схватил меня за запястье и тут же отпустил, поняв, что в своем порыве зашел слишком далеко. – Наш разговор был личным. Все, что здесь прозвучало, должно остаться между мной и вами.