Добрые времена
Шрифт:
Бессонов посмотрел на него с удивлением.
— Романом меня, между прочим, кличут.
Любимов слегка смешался.
— Ну, уж и пошутить нельзя.
И перешел на обычный деловой тон.
— Слушай, Ром. Помогать человеку надо. Критиковал ты правильно, но теперь пора всем нам, как говорится, засучивать рукава.
— Есть идеи? — повернулся Роман к новой директорше.
— Есть, — серьезно кивнула Татьяна.
— Например?
— Я хорошо знаю руководителя областного хора, профессора, — сказала Татьяна. — Училась у него. Ну, и когда направление сюда получила, с ним советовалась. Он предлагает создать на базе завода народную хоровую капеллу. На самом высоком профессиональном уровне.
— Так ведь пению, музыкальной грамоте надо с детства учиться? — выразил сомнение Роман.
— Это весьма распространенное заблуждение, — горячо заспорила девушка. — Мы с профессором... Вернее, профессор и я считаем, что главное — талант. А технику постичь никогда не поздно. Я уверена, что в таком большом коллективе есть много прекрасных голосов. Наша задача — их выявить.
— Непростая задача, — улыбнулся Роман. — Как вы себе это конкретно представляете? Каждого из десяти тысяч рабочих вызывать повесткой в Дом культуры? Что-то вроде Золушкиного хрустального башмачка получается...
— Можно проще, — предложил Любимов. — Объявить по цехам через газету о создании капеллы. Затем составить график и в красных уголках цехов устраивать прослушивание всех желающих.
— Это ж сколько времени займет, — засомневался Роман.
— Не страшно, — не согласилась с ним Татьяна. — Главное, отобрать все действительно стоящие голоса. Такую капеллу создадим — не то что на область, на весь Союз прогремим.
Роману понравилась горячая увлеченность девушки.
— Что ж, давайте сразу и текст объявления набросаем. Громких слов жалеть не будем. Скажем так: «Станкостроители! Создадим лучшую в стране хоровую капеллу!» Как?
— Проще надо, — поморщилась Татьяна. — Что-нибудь о приобщении людей к музыке — миру прекрасного...
— Ладно, я подумаю, — миролюбиво согласился обычно столь несговорчивый в творческих вопросах Роман.
* * *
Приближался Первомай. Газета сообщала о трудовых подарках коллективов цехов и бригад. Роман старался больше писать о славных делах заводской комсомолии. В поисках новых тем он часто перелистывал прошлогоднюю подшивку, памятуя мудрое высказывание Василия Федоровича:
— В газете часто за новое выдается хорошо забытое старое.
И действительно, Роман углядел нечто интересное.
— Василий Федорович! Смотрите, сколько в прошлом году писали о комсомольской стройке.
— Какой стройке?
— Строили здание для повой автоматической линии. Силами комсомольцев.
— Да, да! — вспомнил Василий Федорович. — Как же, шуму было много. А потом чего-то смолкли. Сходи посмотри. Может быть ценный материал.
— А где это? — спросил Роман.
— Четырехэтажный корпус знаешь? Так вот, в конце — кирпичная пристройка.
На массивных воротах висел большой замок. Роман пошарил глазами в поисках входа. Действительно, за углом обнаружилась маленькая деревянная дверь. Она была полуоткрыта. Роман вошел и остановился, смутно различая в полумраке силуэты каких-то неизвестных машин, обшитых досками.
— Есть тут кто? — крикнул Роман.
В противоположном конце зала скрипнула дверь, впуская в помещение яркий дневной свет. В дверном проеме четко обрисовалась странная фигура.
— Что за крик? — недружелюбно спросила фигура.
— Я из газеты, — сказал Роман.
— Из газеты? А ну, иди сюда.
Спотыкаясь о кабели и трубы, юноша пробрался в конец зала.
Фигура оказалась... Холодковским. Выглядел он крайне странно: в замызганной тельняшке и брюках, перевязанных веревочкой.
Иронически оглядев Романа с головы до ног, Холодковский воинственно сказал:
— Ну и чем наша желтая пресса интересуется?
— Во-первых, вовсе не желтая, а во-вторых, комсомольской стройкой.
Холодковский присвистнул.
— Чем ботинки снашивать, сначала у своего редактора бы поинтересовался. Он бы тебе все объяснил.
— Наш редактор? Что объяснил? — обескураженно спросил Роман.
— А то, что я ему еще полгода назад говорил.
Холодковский молча пропустил Романа в небольшую комнату со светлым окном, где хорошо пахло деревом, усадил корреспондента на табуретку, сам взгромоздился на верстак, предварительно смахнув стружку рукавом, и только после этого сказал:
— Здесь моя мастерская, всякие изобретения свои опробую.
— А где же автоматическая линия, о которой статьи писали? — спросил Роман.
— Так вот она и есть, в этих ящиках.
Он кивнул головой в сторону громоздких ящиков, неясно видных в полумраке.
— Значит, комсомольцы не доделали дело?
— При чем здесь комсомольцы? — Холодковский досадливо махнул рукой и зашелся въедливым кашлем. — Комсомольцы как раз молодцы, здание сварганили на совесть и досрочно, и оборудование, как видишь, доставили. А линию не пустили.
— Кто же виноват? — Роман почувствовал себя в роли прокурора.
— А никто не виноват, — развел руками Холодковский и грустно усмехнулся.
— Разве так бывает?
— Молодой ты еще, сынок! Бывает. Вот и твой редактор так считает. Сказал мне: «Идите, Пимен Нефедович, на свое рабочее место. Авось все образуется. Не пришел, видать, срок для этой линии».
— А почему же так спешили? — недоверчиво сказал Роман.
Прежнего воинствующего пыла он уже не испытывал. Закралась мыслишка, что если уж редактор сделать ничего не смог, то куда уж ему, юнцу, да еще не знающему толком производство. Проявит свое полное техническое невежество, ославится на весь завод. Он уж подумал, не пора ли вежливо откланяться, но Холодковский, соскучившись, видать, но свежему человеку, сказал: