Добрые времена
Шрифт:
— Нет! — опять сказал Роман. — Оставлю за собой право опубликовать это в городской или областной газете.
— Тогда, видимо, тебе не придется подписывать ее как корреспонденту заводской газеты, — сухо ответил редактор.
— Николай! — загремел на него Василий Федорович. — Ведь ты же мой ученик! Как ты можешь такое парню сказать! Как у тебя язык повернулся!
Редактор вдруг потерял свою самоуверенность.
— Ну, а что же делать? — спросил он Василия Федоровича ученическим голосом. — Мы же не можем сами...
— И не надо! — решительно сказал Василий Федорович. — Пусть вопрос поднимут комсомольцы.
Он оборотился к Роману.
— Ты понял? Пусть эту статью вместе с тобой подпишут ребята из комитета комсомола — сам секретарь, начальник штаба строительства, кто-то из рядовых. Действуй!
Окрыленный, Роман помчался в комитет комсомола. Любимов встретил его сухо, без обычных шуточек:
— Ну, показывай свой памфлет.
— А ты откуда знаешь?
— Редактор уже звонил.
С силой выдохнув воздух, будто перед поднятием тяжести, Геннадий принялся читать статью. Чем дальше, тем больше хмурилось его лицо. Еще не дочитав до конца, он нажал кнопку звонка и сказал вошедшей Юле:
— Вызови ребят, что были в штабе стройки.
Наконец Любимов отвел глаза от бумаги, но все равно смотрел куда-то в сторону от Романа. Вздохнул. Постучал пальцами по стеклу на столе. Снова взглянул на лежащую перед ним статью и потом неожиданно посмотрел прямо Роману в глаза. И Роман вдруг почувствовал, что Любимов, обычно столь решительный и имеющий всегда готовое собственное мнение, робеет и не знает, что сказать.
— Что-нибудь не так?
— Да нет, все так. Прямо-таки здорово написано. Как это у тебя получается? Я вот всю дорогу с докладами мучаюсь. Семь потов сойдет, пока строчку напишу. Особенно сначала.
Роман, обычно вежливо выслушивающий собеседника до конца, тут перебил:
— А если все так, прошу подписать.
Геннадий вновь взглянул на настырного корреспондента, и Роману даже показалось, что железный секретарь слегка покраснел.
— Ты вот тут о премии пишешь. Что директор этой премией, мол, рот всем заткнул.
— Ну?
— Так мы ведь тоже премию получили. Не в натуральном, так сказать, выражении, а путевками. Для всего актива, кто в стройке участвовал, туристическую поездку организовали.
— Что же, не заработали?
— Заработать заработали, да ведь линии-то нет! А нас именно за ее внедрение премировали!
— Тем более надо в колокола бить!
Любимов наморщился.
— В колокола... Директор может нехорошо подумать: дескать, как премию получать, так все гладко, а теперь, мол, рты пораскрывали...
Комната стала заполняться ребятами. Статья пошла по рукам. Каждая строчка одобрительно комментировалась. Один из парней, еще недочитав, громогласно заявил:
— Очень правильно! Давно пора. А то наши же комсомольцы на смех поднимут.
— Будет ли сейчас своевременно? — засомневался другой. — Все-таки праздник на носу.
— Ты что! — набросился на него первый. — Очень своевременно. Видишь, как написано: «Еще не поздно отделу снабжения дать заявку на смолу. Требуется лишь виза директора». Я подписываю.
За ним стали подписываться остальные. Наконец, решительно и размашисто, поставил свою подпись Любимов. Отдавая статью Роману, он, прищурившись, промолвил:
— А ты, брат, прицельно научился стрелять!
Это было сказано без насмешки.
* * *
Роман и Лада общались ежедневно, но говорили друг с другом лишь по необходимости. Ни она, ни он не делали шагов к примирению. Помог Евгений, причем весьма своеобразно.
Однажды в субботу, когда друзья находились в приятном ничегонеделании у себя в общежитии, Немов вдруг стал собираться. Надел парадный, купленный в связи с повышением по службе костюм и попросил, чтобы Роман завязал ему галстук.
— Чего это ты развыпепдрючился? — спросил Роман, поправляя другу узел галстука. — В гости, что ли, собрался?
Немов замялся и вдруг покраснел.
— В театр.
Роман пристально взглянул на него, не понимая причины смущения.
— На оперу?
— Нет, на балет.
Немов еще потоптался, смешно скосил глаза на свой длинный нос и вдруг сказал:
— Ром, ты не обидишься, если я один вопрос задам?
— Ну? — голосом, не обещающим ничего хорошего, отозвался Бессонов.
— Ты с Ладой как, совсем разорвал?
— А тебе-то что? — разозлился Роман. — Ты-то чего в душу лезешь?
— Так насовсем или как?
— Наверное, насовсем, — вздохнул он.
— Ну и хорошо! — просиял Немов.
— Чего же хорошего?
— Теперь у меня совесть будет чиста! Я ведь с ней в театр иду. Вот и мучился, вдруг ты ее еще любишь.
— Иди знаешь куда? — совсем взбеленился Роман. — И Ладу свою туда же захвати.
— Иду, иду! Бегу! — вскричал улыбающийся Евгений и буквально выпорхнул из комнаты.
— Мотылек влюбленный! — процедил мрачно Роман и снова плюхнулся с книгой на кровать.
Но строчки от злости так и прыгали перед глазами. Роман зажмурил глаза и подумал: «А что я, собственно, так злюсь? Ведь действительно расстались насовсем!»
Воображение тем временем услужливо рисовало Ладу, ее глаза, улыбку, манеру встряхивать короткими волосами. Роману вдруг стало томительно грустно.
— Неужели я действительно ее люблю?
Он представил, что вот сейчас нахальный Женька покупает ей цветы, мороженое, берет под руку, что-то нашептывает смешное на ушко, это он может. Лада звонко смеется — так, что оборачиваются прохожие. А может, он ее и поцеловать попытается? Роман даже подскочил на кровати от вмиг переполнившей его ревности.