Добрые времена
Шрифт:
Он оделся и вышел на улицу. На скамеечке в тенистом скверике заметил рыжего Аркадия, который, нисколько не стесняясь прохожих, целовался с какой-то девушкой. Роман подошел поближе и даже присвистнул от удивления. Тесно прижавшись к Аркадию, сидела... Людмила Потапова.
— Чего это вас так разобрало? — грубовато спросил Роман, подходя к парочке вплотную. — Уж могли бы в горсад отправиться, там хоть народу поменьше...
— Завидуешь? — зыркнул глазом Аркадий, а Людмила, ничуть не смутившись, певуче проговорила:
— Так весна же, Ромочка! Кровь играет!
Они захихикали ему вслед. Действительно, как-то неожиданно все распустилось. Клейкие нежно-зеленые листочки тополя своим запахом нагоняли истому, безумствовали в кустах воробьи. Роман спустился к речке, еще темной от паводковых вод, сердито-бурливой, с бесчисленными водоворотами, в которых мелькали палки, щепки, прошлогодние листья. В священном экстазе, вскинув свои удочки на караул, замерли рыбаки. Ни у кого не клевало, но это, наверное, и не надо было. Зато были в изобилии речной озон, солнце и шаловливый ветерок. Из заботливо расставленных сумок и рюкзаков выглядывали горлышки бутылок и перья зеленого лука. Роман и здесь почувствовал себя лишним, а потому понуро отправился в общежитие, снова плюхнулся на кровать с книжкой в руках. «И друга потерял, и любимую девушку!» — непрерывно стучало в голове.
Начало уже смеркаться, когда Роман отложил книгу и задремал. Его разбудил яркий электрический свет, включенный вошедшим Немовым. Роман приоткрыл один глаз и свирепо на него уставился. Некрасивое лицо Евгения было откровенно счастливым. Он глупо улыбался.
— Ну, чего лыбишься, как майский кот? Люди отдыхают... — проворчал Роман.
Тот продолжал улыбаться и вдруг погрозил Роману пальцем.
— Ты чего?
— Чтоб я еще хоть раз пошел куда-нибудь с твоей Ладой! — сказал Евгений раздельно, сделав ударение на слове «твоей».
— Чего, чего? — Роман открыл и второй глаз.
— Все уши прожужжала: «Как там Ромочка? Какой-то он бледный. Встречается ли с кем-нибудь?»
— Врешь ты все, и бог тебя накажет, — убежденно сказал Роман, однако сел на кровати.
— Я, конечно, тоже, как мог, масла в огонь подливал, — продолжал невозмутимо Немов, роясь в своей тумбочке. — Говорю, сохнет, ничего не ест, не пьет. Кстати, ты мою кружку не видел?
— Нет. Ну, ну? — нетерпеливо торопил рассказчика Роман.
— И вообще, говорю, гениальный парень. Наверняка лауреатом станет каким-нибудь. Кто с ним, намекаю, судьбу свяжет, счастливым будет...
Брошенная метко подушка прорвала немовское зубоскальство. Швырнув подушку обратно Роману, Немов вдруг вскочил:
— И вообще, что ты здесь сидишь, пентюх?
— А что мне делать, прыгать?
— Вот возьми кружечку, налей в нее водички и дуй в палисадник, там девушка давно ждет, пить хочет.
— Какая девушка? Издеваешься? — Роман схватил пытавшегося увернуться Евгения за галстук.
— Какая, какая, — отвернув взгляд, проворчал Немов. — Лада, конечно.
Действительно, она скромненько сидела на скамейке, подложив под коленки руки. На появление Романа никак не среагировала, просто взяла кружку и начала пить.
— Лада, Лада, — задыхаясь от переполнявших его чувств, пролепетал Роман.
— Ну что? — оторвавшись от кружки, строго, чуть насмешливо спросила Лада, а в следующее мгновение сердито закричала:
— Тише, медведь! Ты мне всю воду на платье пролил. А оно новое, между прочим.
Долго, всю ночь просидели они на той лавочке и сказали друг другу все.
— Ты понимаешь, я ведь только потом, когда мы поссорились, вдруг понял, что я тебя люблю. Всерьез. Понимаешь? — чуть придыхая от волнения, говорил Роман. — Раньше казалось, что просто нравишься, как обычно нравится хорошенькая девушка. Поэтому и с Людмилой...
— Не надо про это, — требовательно сказала Лада, прикрывая его рот своей ладонью, и повторила: — Не надо! Это очень грязно, и я сейчас расплачусь. Когда ты уходил с ней по аллее, меня как будто из ружья ударило. Такая боль пронзительная! Ведь я-то люблю с первого момента, как тебя увидела.
— Ладушка, прости и поверь! Я ведь тебя так люблю, что, веришь, ночами не сплю. Будь моей женой. Клянусь, никогда ты не пожалеешь об этом...
* * *
На следующее утро Николай Иванович тщетно пытался выбить парня из мечтательного транса.
— Иди в комитет, кому говорю? — смешно топорщил брови редактор, пытаясь придать лицу строгое и значительное выражение. — Может, материал какой принесешь. Как дела, к примеру, на строительстве стадиона?
— Нулевой цикл, — зевая, ответил Роман, не отрывая взгляда от потолка. — Я уже информацию дал Василию Федоровичу. И вообще в комитете скукота — ходят все, как сонные мухи.
— Конечно, — съязвил Самсонов, — стоило Ладе в дипломный отпуск уйти, как вся жизнь замерла.
Он, как и все остальные работники редакции, был рад примирению. Но газету ведь делать все равно надо!
— Вот что, — решительно сказал Николай Иванович встрепенувшемуся при упоминании Лады Роману. — Даю конкретное задание. Пойдешь в литейку, найдешь формовщика Виктора Ивановича Головкина и сделаешь о нем очерк.
— Очерк? — опасливо переспросил Роман.
— Да, да, именно очерк! Человек он очень интересный и того заслуживает.
Роман попал в литейку после обеда. С грохотом в ворота катились электрокары с литьем. Пропустив их, корреспондент подошел к окошку табельщицы.
— Где мне Головкина найти? — прокричал он.
— Вон в том углу в конце цеха — участок ручной формовки, — показала табельщица. — Он там.
Роман прошел мимо участка выбивки. Сюда по конвейеру поступали формы из заливки. Дюжие мужчины парами снимали с помощью железных крюков форму и швыряли ее об чугунный пол. Форма, подобно раковине, раскрывалась, и из нее высыпались еще раскаленные детали.
«Дедовский метод, — вспомнил Роман слова Демьянова. — Неудивительно, что в литейке брак доходит до 40 процентов».