Добрые времена
Шрифт:
— Почему? Вы разобрались?
— Говорят, надоело все выходные вкалывать.
— Та-ак. Понятно.
Потом последовала пауза. Слышались негромкие голоса. Видно, что Угаров советовался с кем-то. Потом он снова сказал в микрофон.
— Сегодня в пятнадцать ноль-ноль внеочередное заседание парткома. Быть всем четырехугольникам цехов.
С ноткой сарказма добавил:
— Приглашаем всех твоих «королей». Слышишь, Терновский?
Динамик щелкнул, отключился. Работники редакции начали оживленно обмениваться мнениями.
— Что там произошло? Такого ни разу не было! — развел руками Самсонов.
— Бойкот получается! — хмыкнул Алексей.
— В воскресенье? — оборвал его Василий Федорович. — Соображай, что говоришь. Просто сборщикам надоело обещания слушать, дескать, вот со следующего месяца обязательно все переменится...
Неожиданно спорящие замолчали. Сработал «сюрприз», обещанный Любимовым. В кабинет редактора буквально влетела запыхавшаяся Лада.
— Николай Иванович! — воскликнула она, демонстративно не глядя на запунцовевшего Романа. — Ради бога, не ставьте под заметкой мою фамилию!
— Под какой заметкой? — удивился Самсонов.
— Ну, о новом станке, который наше бюро разрабатывало. Я почти ничего по нему не делала. Справедливее будет, чтоб Трифонова подписала.
— Ничего не понимаю, — развел руками Самсонов. — Говори толком.
— Ну как же! — начала сердиться Лада.
С порозовевшими щеками, она казалась Роману такой хорошенькой, что он невольно отвел глаза.
— Мне Любимов сказал, что случайно увидел... как это называется? Ах, да, гранки! А в них моя заметка про наш отдел. Поняли?
Роман прыснул:
— Ну, Любимов — негодяй. Знал, на какой струнке сыграть!
Лада на этот раз холодно взглянула на него:
— Что значит «сыграть»?
— А то, что с первым апреля!
Все рассмеялись. Подбородок девушки задрожал:
— Значит, разыграли? Ну погоди, Любимов!
И она пулей вылетела из дверей.
— Слушай, Роман! А что-то Лада к нам заходить перестала? — спросил все замечающий Василий Федорович.
Бессонов пожал плечом:
— Почем я знаю.
— Неужели поссорились? — тут же принял эстафету Николай Иванович. — Такая видная пара. Мы уж было о свадебном подарке начали думать...
— Кончайте, братцы, и так тошно, — только и произнес Роман и тоже выскочил из кабинета.
* * *
Что ни говори, но начало месяца, а тем более нового квартала — дополнительные негласные дни отдыха. Вчера еще злые, взбудораженные, срывающиеся: на крик руководители цехов сегодня выглядели размягченными, расслабленными, охотно реагирующими на любую шутку. Рассаживаясь поудобнее в зале новой техники, степы которого обильно украшали диаграммы, чертежи и фотографии новых станков, люди перекрикивались через весь зал, подначивая друг друга, громко смеясь над чем-то не всегда понятным.
Среди этих оживленных лиц заметно выделялась группа, сидевшая особняком, в правом заднем углу. Приглядевшись, Роман узнал Андрея Крутова. «Бригада сборщиков», — догадался он. Начальник сборочного цеха Терновский сидел на несколько рядов ближе и демонстративно не глядел на своих рабочих. Был он сухощав, длинные светлые волосы гладко зачесаны назад, из-под стекол очков холодно поблескивали серые глаза, и без того топкие губы крепко сжаты.
Гася оживление, к длинному столу на сцене вышли члены парткома. Взяв в руки стоявший на столе микрофон, Разумов, слегка прокашлявшись, начал без предисловий:
— Мы обычно собираемся в этом составе, чтобы подвести итоги соревнования за квартал. Но сегодня повод другой. Прямо скажу, печальный. Вы утром уже слышали, что двадцать шестой с треском провалил не только свой план, но и потянул назад весь наш многотысячный коллектив. Хотя все условия для выполнения плана, подчеркиваю и обращаю ваше внимание на эти слова — абсолютно все условия! — в цехе были. Прошу товарища Терновского объяснить здесь присутствующим, как он умудрился весь завод посадить в лужу. Да нет уж, вы, пожалуйста, сюда, на трибуну, чтоб все вас видели.
Терновский крепко сжал руками края трибуны так, чтобы всем видны были его холеные кисти рук, и повернулся к сидевшему рядом с трибуной Угарову.
— Борис Алексеевич! Меньше всего виноват в случившемся сборочный цех и я как его руководитель!
— Вот как! — саркастически заметил Угаров. — Значит, нет виноватых.
— Нет, почему! Виноваты цеха-смежники, постоянно срывающие графики поставки узлов и деталей, виноваты плановый и производственный отделы, составляющие липовые планы, которые летят на следующий день после их утверждения, виновата, в конце концов, дирекция, которая ни разу не наказала никого из конкретных лиц, отвечающих за эту производственную неразбериху. Я могу по числам доложить, как складывалась обстановка: первое марта — ноль собранных станков и ноль деталей, второе марта — ноль станков, десять валов из термички — почему-то совсем к другим станкам, третье марта...
Зал загудел.
— Наверное, достаточно? — обращаясь в зал, спросил Разумов. — Спасибо, товарищ Терновский, за информацию. Значит, мы вас правильно поняли? Ни цех, ни вы как начальник цеха не виноваты, так?
— Так, — упрямо боднул головой Терновский.
Голос Разумова от волнения стал каким-то вкрадчивым:
— Вот вы говорили о неправильном планировании. А вы помогли чем-нибудь производственному отделу? Ведь вам лучше всех известно, когда, в какие сроки, в каком количестве потребуются те или иные детали для определенного класса станков.
— Это не мое дело! — отрезал Терновский. — Мое дело план выполнить!
Зал снова загудел.
— О том, как вы выполняете план, мы уже знаем, — сухо ответил Разумов. — Становясь в позицию стороннего наблюдателя, вы сами себя сажаете в лужу. Неужели не понятно?
И обратившись к залу, Разумов резко сказал:
— Товарищи присутствующие здесь члены парткома. Вношу предложение. За срыв выполнения месячного плана и некритическое отношение к себе как к начальнику цеха объявить коммунисту Терновскому строгий выговор. Кто за это предложение? Кто против? Кто воздержался? Предложение принимается. Садитесь, товарищ Терновский, и еще раз крепко подумайте о своем поведении как коммуниста и руководителя. Кто хочет высказаться по данному вопросу?