Дочь княжеская. Книга 1
Шрифт:
Захотелось горячего. Она нашла кухонный блок без проблем. Вскипятила воду, заварила счейг: взяла пакетик на полочке, справедливо рассудив, что раз он, пакет, стоит открыто, значит, брать его может любой. Подумала немного, прихватила вторую чашечку.
— Возьмите, — сказала она, протягивая дымящуюся чашечку Нагурну. — Себе сделала, и вот, подумала, что нелишне будет и вам…
Он серьёзно смотрел на неё снизу вверх. Похоже, его никто никогда не угощал. Не додумались? Или неумершие счейг не пьют?
Нет, взял двумя пальцами за ручку. Горячее,
— Благодарю, — ответил он искренне.
Хрийз кивнула и вернулась на 'свой' диванчик. Стала пить обжигающую жидкость и думать о том, что же ей делать дальше, и как дальше быть.
Не спалось. Хрийз сдалась, встала, вышла за дверь, в холодную, пронизанную осенними запахами ночь. За диспетчерской обнаружилась небольшая терраса с ограждением, оттуда открывался великолепный вид на спящий город. Хрийз облокотилась о перила, стала смотреть.
Есть что-то особенное в ночных фонарях. Они рассеивают тьму и превращают городские улицы в нитки сияющего бисера, окрашивают низкие облака в оранжевый цвет и зарождают в ползущем с моря тумане светлые тени, и ещё они, как сигнал маяка, дают уверенность и чувство защищённости. Мир без городских огней страшен, мрачен и дик.
По левую руку стояли на путях трамвайные вагоны. Привычные уже пассажирские и несколько жёлтых служебников. Служебные отличались формой и размером, ещё у одного была какая-то конструкция впереди, углом, как решётка у паровоза. Хрийз чувствовала магию, запертую в элементах этой странной решётки, как хрустальный перезвон осколочков льда, когда те бегут по стеклу в метельный зимний день.
— Коэлро 'Вихорь',— сказал над ухом голос Ненаша. — Послевоенного образца.
Хрийз вздрогнула. Ненаш Нагурн в своём репертуаре! Эта его манера возникать внезапно и бесшумно, когда не ждут. Но она не стала возмущаться. Смысл? Как будто упыря можно переделать на человеческий лад…
— Почему 'коэлро'? — спросила она.
— По имени создателей. Ковалёв, лТопи, Ровен. Эту модель сетевых накопителей разрабатывали они, и щит, усиленный стихией Воды — их находка.
— Зачем ему такой щит?
— Сейчас, можно сказать, уже незачем. Но демонтировать не к чему, пусть будет. На всякий случай… А использовался именно как щит. Против нежити…
— Нежити? — переспросила Хрийз.
Она обхватила себя руками за плечи: стало зябко и вовсе не от сырого воздуха поздней ночи.
— Да. Город после войны лежал в руинах. Сколько боевой магии здесь разрядилось… Хватило бы на ещё одно солнце! Магический фон, само собой, оставлял желать лучшего. Неупокоенные души слипались друг с другом в единое целое и порождали пепельников. Ты не видела, как восстаёт сожжённый прах, что он оставляет после себя, и, надеюсь, никогда не увидишь. Вот этот щит на служебном накопителе оберегал живых…
Хрийз честно попыталась представить себе разрушенный город, трамваи типа этого 'Вихоря', подвозившие стройматериалы, и восставшую из пепла нежить. Картиночка получалась жутенькая.
— Весело было, наверное, — сказала Хрийз.
— Да, — согласился Ненаш. — Но всего веселее было в Первоцветном. Его мы восстановить так и не сумели…
Первоцветный, знакомое какое название. И вспомнилось тут же: Млада говорила, это бывшая столица княжества Сиреневый Берег. Которую неумершие десятой дорогой обходят из-за полностью убитого боевыми действиями магического фона…
— А почему? — спросила Хрийз.
— Неупокоенной истощённой душе нужна энергия, чтобы уйти и обрести посмертие, — объяснил Ненаш. — Дать её могут только живые…
Хрийз зябко поёжилась, осознав, какой именно ужас может стоять за этими словами.
— И вы…
— Нет, всё совсем не так, как ты думаешь, — мягко ответил на её мысли Ненаш. — Жизнь отдаёт миру то, что всегда в избытке у людей, — любовь. Мы — всего лишь Проводники. Посредники, если хочешь. Именно любовь живых позволяет душе воплотиться снова в их ребёнке. Поэтому после войны, да и сейчас тоже, рождается так много детей. Если хочешь, я тебе покажу.
— Хочу, — тут же сказала Хрийз.
— Дай руку.
Она без колебаний протянула ладонь. Ждала поневоле ледяного могильного холода, но ощутила тепло. Так греет вечерняя земля, принявшая в себя летний солнечный зной…
— Смотри…
Город преобразился. Темнота ушла, уступая многоцветному сиянию. Дома и улицы превратились в дивный цветущий сад. Цветы переливались радостью, дышали счастьем, источали в мир ликующую жизнь. Маленькие бутоны тянулись за старшими, и Хрийз как-то сама по себе догадалась, что это — новые рождения. Те, кто родился недавно, и кто должен родиться вскоре. Это было зрелище такой красоты, что захватывало дух. Один раз увидеть, и умереть…
И только в той стороне, где стояла Алая Цитадель, царили мрак, ужас, неизбывная боль. Хрийз вскрикнула непроизвольно, настолько тяжёл и чудовищен оказался контраст. Ненаш убрал руку. Сказал:
— Да, там работы ещё много.
Хрийз смотрела на город и не воспринимала его. В памяти ещё жил сверкающий сад. Отчаянно захотелось вдруг вернуть его, вернуть только что пережитое острое чувство запредельной радости. Хрийз едва не попросила повтора. Но удержалась на самой грани, когда просьба уже висела на кончике языка. Спасибо и на том, что вообще позволил увидеть…
Ненаш облокотился о перила, стал смотреть на город. На его лице, — лице тринадцатилетнего мальчика со взглядом умудрённого жизнью старика! — отчётливо проступали искренняя любовь к городу и гордость за проделанную работу и что-то ещё, Хрийз затруднилась определить. Сожаление? Грусть? Боль?
И опять он считал её эмоции вместе с незаданным вопросом.
— До войны, — сказал Ненаш, — я хотел поступить в Горный институт. Хотел проектировать и строить дороги и транспортные системы, не только в Третьем мире, а вообще в Империи. После инициации об этом пришлось забыть.