Дочь огня
Шрифт:
Шамсия молча встала, поклонилась и ушла к себе.
Как ни утешала ее Фируза, как ни успокаивала, Шамсия была в отчаянии. Она горько плакала, слезы так и катились по ее щекам. Она словно предвидела ожидавшие ее страдания и беды…
— Это все она, — всхлипывала Шамсия. — Это она принесла мне несчастье, эта зловредная Кафшу-Махси!.. Она сбивает с толку маму. Хоть бы ноги ее в доме у нас не было! Что делать, что теперь делать? Ни тебя, ни меня больше в школу не пустят. Не увижу я больше ни друга своего, ни Оймулло!..
Шамсия плакала все сильнее и сильнее.
— Я пойду расскажу Оймулло… Может бьггь, она заступится, поможет, — едва сдерживая слезы, проговорила Фируза.
— Нет, я знаю, теперь уж ничего не поможет!..
Миршаб вернулся домой к вечерней молитве. У него был мрачный и усталый вид. Пройдя в большую комнату, он тяжело сел у сандали.
— Где дочь, где Шамсия? — тяжело дыша, спросил он у жены. Холдорхон, глядя на его измученное лицо, тревожное выражение глаз, заволновалась.
— Шамсия в своей комнате. А что случилось?
Миршаб молчал. Он сидел с закрытыми глазами. Руки и ноги протянул к сандали. Наконец, словно очнувшись от тяжелых дум, он открыл глаза и приглушенно, хрипло проговорил:
— Вот уже два дня, как мое сердце сочится кровью, а ты и не замечаешь… Тебе до меня дела нет.
— Вчера от вас вином пахло, я и подумала, что… — тихим, дрожащим голосом сказала жена.
— Думать, конечно, не мешает, — прервал ее миршаб. — Верно, вчера с горя я выпил. Тебе ничего не рассказал, хотел раньше сам все обдумать, решить и тогда уже объявить… Ты, жена, не пугайся, ничего страшного не случилось, да вот!.. Может, оно и к лучшему все, может, нас ждет что-то очень хорошее…
— Говорите же скорей, ради бога! Что, что случилось? У меня сердце разрывается…
— Понимаешь, меня вызвал вчера кушбеги. Он получил от его высочества важную бумагу, да… Его высочество упрекают меня за то, что я не заявил о помолвке дочери. Не знаю, кто эта бессовестная тварь, что сообщила об этом, скорее всего Мухаррама Гарч, а может, еще кто, но его высочество узнали. И вот мне посоветовали, — ясно было, что речь идет о всесильном кушбеги, — самим теперь написать, что мы преподносим Шамсию в дар его высочеству. Я думал, думал и решил так и поступить. Да, жена, другого выхода нет!
Холдорхон вскрикнула, бросилась мужу в ноги.
— Ой, отец, да что вы говорите?! Нет, нет, нет!.. Хорошо вам посоветовали! Это приговор, а не совет! Приговор к смертной казни! Теперь конец, всему конец!
Вопли жены тяжело подействовали на миршаба, он проникся ее отчаянием, даже слезы выступили на глазах.
Долго длилось молчание. Но миршабом постепенно овладело спокойствие, он вспомнил о принятом решении и обрел твердость духа. Приподняв голову жены, он начал ее увещевать. Но Холдорхон ничего не хотела слышать, она, как безумная, повторяла только одно: пусть ее раньше убьют, а потом отдают дочь эмиру. В конце концов, миршаб повысил голос и стал браниться, попрекать ее, а потом просто приказал замолчать и выслушать спокойно.
— Ты думаешь, я не люблю нашу дочь? Думаешь, не беспокоюсь о ней? — В голосе его звучала укоризна. — Эх ты, глупая! Два дня я места себе не находил, не мог ни есть, ни пить, ни спать, все голову ломал, как выйти из положения, и понял, что иного выхода нет. Слушай, женщина, если мы не подчинимся, не напишем, что отдаем дочь по своей воле, ее у нас из-под брачного полога насильно заберут… И тогда уж наверное обесчестят, опозорят… Тогда все наше достояние пойдет прахом: и чин, и должность, и дом, и имущество — все отнимут. А если мы, как советует кушбеги, сделаем это добровольно, может быть, эмир возьмет нашу дочь в жены. Тогда и она будет счастлива, и мы с тобой не останемся в обиде. Поняла?
— Поняла, что выхода нет, — вздохнула Холдорхон. Хорошо, если и той будет…
— Будет! — еще решительнее заявил миршаб. — Я напишу, стану молить… И кушбеги что-нибудь пообещает… Даст бог, получится как надо… Наше желание исполнится. А теперь встань, пойди за дочерью, скажи ей сейчас, так лучше!
Холдорхон заколебалась:
— А может, еще не надо говорить?
— Надо, надо! По-хорошему скажем ей, подготовим. Все обойдется. Холдорхон встала, вышла из комнаты и вскоре вернулась с Шамсией…
Миршаб успел за это время задремать. Услышав шаги, он встал, прикрыл от света лампы лицо, внимательно посмотрел на Шамсию и проворчал:
— Опять глаза заплаканы! Ты только и делаешь, что плачешь! Что там опять?
Шамсия молчала, она остановилась у сандали, потупив глаза. За нее ответила мать:
— Плачет из-за школы…
Я запретила ей ходить в школу.
— Правильно сделала! Хватит ей ходить!.. И вообще довольно учиться, так-то! Наша дочь, даст бог, будет теперь властвовать над всем гаремом.
Услышав это, Шамсия вздрогнула и похолодела, сердце у нее екнуло от предчувствия чего-то страшного.
— Да сбудутся ваши слова, — сказала мать. — Хоть бы это случилось, тогда и я на старости лет поживу в свое удовольствие, госпожой стану, повластвую… И все это благодаря тебе, доченька!
— Конечно, так будет! — заверил миршаб. — Сегодня мне сообщили добрую весть, и я хочу порадовать вас… Слава о твоей красоте, дочь моя, дошла до самого эмира. Его высочество соизволили письменным приказом потребовать, чтобы мы отдали ему тебя… Я горд и счастлив этим… И конечно, выразил согласие, сказал, что дочь моя — верная рабыня его высочества! Вот какую радостную весть я тебе принес! Что ты скажешь на это?
Шамсия молчала. Только сердце ее замирало, замирало, а слезы катились из глаз.
— Ну? — уже нетерпеливо спросил миршаб.
— А что ей говорить, отец? — вмешалась Холдорхон. — Что скажем, то она и сделает. Мы ведь о ее счастье печемся. Ох, ох, ох, такое богатство не каждому выпадает!
— Да, да, — подхватил миршаб, — его превосходительство кушбеги заверил, что будет роскошный той, много развлечений… Город украсят, как в праздник! Брачный обряд будет совершен в мечети Арка. Дочь наша получит пышный гарем, лучше всех других… А служанок и рабынь видимо-невидимо… Вот тогда-то…