Догоняя рассвет
Шрифт:
— Амари… — какое-то время он не мог подобрать слов, способных остановить ее, и произнес одно решительное: — нет.
— Это был не вопрос.
Лирой знал: настойчивости Амари сопротивляться бесполезно, и этот факт не злил бы его так сильно, если бы девушка понимала, о чем просит. Предугадывая, что доведение их спора до бурного конфликта только больше подстрекнет Амари кинуться в сердце вампирского гнезда, где ее не ждало ничего, кроме смерти, Лирой заговорил серьезно, исключая намеки на иронию:
— Хорошо, но в логово я войду один. Возможно, удастся решить все миром.
Сам он мало верил в сказанное.
Следуя к скалам против внутреннего
Вскоре путники вышли на местность, испещренную поросшими мхом каньонами, трещинами глубоких оврагов, огромными, уродливыми валунами. Впереди послышался шум воды, — по расщелине скалы бурлящим потомком бежала река, огибая камни, разливая по округе запах сырости и гниющих растений.
Лирой замер над спуском в ущелье и вытянутой рукой притормозил остальных.
— Дальше я сам. Ждите здесь, увидите вампиров — бегите со всех ног, не геройствуйте.
— Погоди, — Клайд снял с себя крест и протянул Лирою на ладони, — возьми его.
— Шутишь, что ли? — тот недоуменно свел брови, не понимая, как расценивать жест брата.
— Он будет оберегать тебя, — столкнувшись с недоверием в лице Лироя, Клайд раздраженно добавил: — просто возьми, мне так будет спокойнее.
— Ты ведь знаешь, что я умру, как только надену его?
Возникшее в глазах Амари буквально детское удивление едва ли не рассмешило Лироя, в то время как Клайд строго смотрел на него, вскинув бровью.
— Я знаю, что ты дурак похлеще Рю. Прекрати издеваться надо мной.
Лирой не сдержал искреннего хохота. Смеясь, он спрятал крест под одеждой на груди и совершенно невредимый отправился к обрывистому спуску в логово.
Глава 11
Зеркальная комната
Убежище в пасти сырого угрюмого ущелья, где бежала река, было одним из нескольких вампирских убежищ, спрятанных в скалах, но именно это — заключенное между высоких крутых обрывов, заваленное давившими друг на друга каменными глыбами, закрепилось как центральное управление жизнью клана. По вырубленным внутри скалы коридорам шаги тяжелых сапог Лироя раздавались отчетливо, с эхом. Преследуемый тенью, он шел в освещении бледных рыжих факелов, явственно чувствуя устремленные на себя взгляды немало удивленных старых знакомых. Сердце билось неровно, Лирою предстояло объяснить свой побег, свое появление в логове и при этом держаться достойно, что было задачей не из простых, — ощущал он себя побитым псом.
Само убежище не доставляло ощущение уюта. Холодные каменные стены были совершенно пусты и бездушны, вампиры и уж тем более их слепо преданные слуги не требовали роскоши, не нуждались в удобствах и предметах мебели, не нуждались в тепле. Их жизнь застыла в неподдающихся времени ущельях скал, и эта суровая, неизменная среда словно тоже постепенно обращала своих темных обитателей в подобие камня. Однако, продолжая идти, Лирой начал замечать некоторые перемены, которые прежде не имели места в однообразных буднях убежища, — мрачные коридоры были увешаны изодранными красными материями, похожими на знамена. Об их значении Лирой достоверно судить не мог, хотя, возможно, вампиры не придавали значения тряпью
Логово претерпело изменения в его отсутствие.
Перед входом в зал старейшины, Лироя остановили двое привратников, не имевших никаких отличительных знаков охраны, но определенно выполнявших роль местного караула.
— Я хочу встретиться с Альваром.
Вампиры переглянулись между собой, усмехаясь. Лирой был уверен, что их позабавило его появление, и других причин возникшей веселости не находил. Став объектом насмешливых взглядов, произнеся, судя по всему, невообразимую глупость, он смог сохранить осанку уверенного человека, служащего конкретной цели, и с тем же горделивым достоинством выждать, когда один из привратников вернется с разрешением на аудиенцию.
Зал старейшины был не менее безликим, чем логово за его пределами. Неотесанные стены обдавали кожу ледяным дыханием, в пустоте воздуха каждый шаг звенел, замирая под высоким сводом. Только не слишком умело высеченный в камне трон придавал помещению вид строгости и призрачного подобия торжественности — во всяком случае сомневаться в том, что именно здесь принимались важные решения, не приходилось.
Вот только на грубом троне восседал вовсе не Альвар.
На троне был Оберон.
Молодой, златовласый вампир раскинулся столь величественно, будто мнил себя по меньшей мере принцем. И хоть одежда его была далека от королевских, Оберона можно было запросто принять за человека аристократического происхождения. Покрытое смертельной бледностью лицо делали привлекательным выраженные скулы, пухлые губы, алые глаза, обличающие одновременно остроумие и решимость под смелыми изгибами бровей.
Увидев вампира, Лирой покрылся холодным потом и едва не позволил себе замереть в изумлении. Оберон был его другом, его спасением, его домом. Но он также стал его разрушением, его больной зависимостью. Воспоминания об Обероне сдавили грудь горьким, болезненным чувством, о котором Лирой предпочел бы забыть.
Но Оберон оказался не единственным злом среди медленно сжимающихся стен. На подлокотнике трона, возле вампира грациозно расположилась редкой красоты женщина в зеленом платье, не в духе времени подчеркивавшем изгибы ее груди, тонкой талии и округлых бедер. Венона не принадлежала вампирской расе, впрочем, впечатление, что она была совершенно обыкновенной смертной тоже ошибочно.
Венона владела даром сводить с ума. Сколько людей лишились рассудка под влиянием насланных ею видений, а сколько было до смерти замучено миражами, так страстно желанными, но не имевшими ничего общего с реальным положением вещей. Кроме того, Веноне ничего не стоило заманить в логово сраженных ее красотой смертных мужчин. Внешний облик женщины поистине опьянял — этот черный как смоль шелк волос, эти зеленые лисьи глаза с дьявольским, но оттого прельстительным коварством в свое время сразили Лироя любовью, полной ядовитой сладости. Венона была нередкой гостью в его постели, став проводником в мир любовных ласк.
Сколь чувственной и приятной казалась их связь прежде, столь и противной вспоминалась своей бестолковостью теперь.
Тем временем губы Оберона изогнулись в улыбке, обнажившей белые клыки.
— Кого я вижу? Не иначе блудный сын истосковался по дому. — С деланой радостью протянул он. — Ты пришел не один, от тебя пахнет женщиной. Где же она, Лирой? Почему ты не привел ее познакомиться со своим другом? — в недобром прищуре Оберона отчетливо проскочила тень ревности.
— Перед тобой стою только я.