Дом без хозяина
Шрифт:
Но чем ближе был день возвращения, тем сильнее он хотел, чтобы она подольше оставалась там. Он не хотел, чтобы она умерла, пусть себе живет, только где-нибудь далеко, он очень боялся ее наскоков. После возвращения она всегда стремилась наверстать упущенное. Устраивала дома пиршество, заказывая все по телефону: услужливые бледные мальчики в белых курточках проносили через переднюю серебряные судки, бабушка с алчным блеском в глазах следила за всем, повар на кухне не давал остыть уже принесенным блюдам, а бледные мальчики сновали между кухней и бабушкиной комнатой. Бифштексы с кровью, овощи, салат, жаркое, а когда наступало время десерта, повар звонил в ресторан, проворный кремовый автомобильчик привозил кофе и мороженое, пирожные и засахаренные фрукты. В помойное ведро летели обглоданные кости, и шелест вырываемых чеков знаменовал собой окончание трапезы и начало его мытарств, ибо, подкрепившись пищей и раскурив свежую сигарету, бабушка звала Мартина к себе, чтобы ликвидировать пробелы в его воспитании.
– Вопрос пятьдесят первый. Когда восстанут мертвые?
– Мертвые восстанут в день Страшного суда.
– Твой отец погиб, верно?
– Да.
– Что значит «погиб»?
– Погиб на войне – был убит.
– Где?
– Под Калиновкой.
– Когда?
– Седьмого июля тысяча девятьсот сорок второго года.
– А когда родился ты?
– Восьмого сентября тысяча девятьсот сорок второго года.
– Как звали человека, который повинен в смерти твоего отца?
– Гезелер.
– Повтори это имя.
– Гезелер.
– Еще раз.
– Гезелер.
– Знаешь ли ты, что значит отнять у ребенка отца?
– Да.
Он это знал.
Иногда три дня подряд она каждый день звала его в свою комнату и каждый раз спрашивала одно и то же:
– Что повелел нам господь в шестой и девятой заповеди?
– Господь повелел нам в шестой и девятой заповеди быть стыдливыми и целомудренными.
– Как спрашивают о грехе бесстыдства?
Он быстро и без запинки отбарабанивал:
– «Взирал ли я на бесстыдное с охотою?
Внимал ли я бесстыдному с охотою?
Помышлял ли я о бесстыдном с охотою?
Желал ли я бесстыдного?
Изрекал ли я бесстыдное с охотою?
Творил ли я бесстыдное? (Один или с сотоварищами)».
Он так и говорил:
– В скобках: один или с сотоварищами.
И в заключение:
– Вот подрастешь, тогда ты поймешь почему…
Гребхаке и Вольтере делали в кустах бесстыдное: багровые лица, расстегнутые штаны и горьковатый запах свежей зелени. Непонятная возня и непонятный странный испуг, растерянность на их лицах потрясли его и заставили подозревать что-то неладное. Он не знал, чем занимались Гребхаке и Вольтере, но понимал, что они делали что-то бесстыдное. На вопрос о шестой заповеди им придется ответить – «да», и не просто «да», а «с сотоварищами». С тех пор как он узнал, что делали Гребхаке и Вольтере, он зорко следил за выражением лица капеллана во время уроков закона божия, потому что оба ходили к этому капеллану исповедоваться. Но лицо капеллана, когда он обращался к Гребхаке или Вольтерсу, не менялось. А вдруг Гребхаке и Вольтере не сказали на исповеди про это, хоть и ходили причащаться? Он замер, когда такая мысль пришла ему в голову, и лицо его залилось краской, так что бабушка даже спросила: «Что с тобой?» А он ответил: «Ничего, это от дыма», и бабушка поторопилась закончить свою лекцию, вырвала чек, тогда он пошел к дяде Альберту и прямо с порога выпалил:
– А Гребхаке и Вольтере делали что-то бесстыдное.
Дядя Альберт сразу же изменился в лице, он прикусил губу, чуть побледнел и спросил:
– Где, что ты видел? Откуда ты это взял?
Говорить было нелегко, но он продолжал:
– В кустах. – И еще, заикаясь, добавил: – Штаны расстегнуты, лица красные-красные.
Дядя Альберт спокойно набил трубку, закурил и медленно, чуть медленнее, чем обычно, заговорил о влечении полов, о красоте женщины. Не забыты были Адам и Ева, в голосе дяди Альберта звучало вдохновение, немножко смешное, когда он начинал воспевать красоту женщин и стремление мужчин соединиться с ними, тихий и непонятный восторг.
– Вообще же, – дядя Альберт выколотил трубку неизвестно зачем, потому что табак еще тлел, и закурил против обыкновения сигарету, – вообще же ты уже, вероятно, знаешь, что от этого родятся дети – от сожительства мужчин с женщинами.
Еще раз были помянуты Адам и Ева, потом цветы, животные, корова в Битенхане – и снова Адам и Ева; слова дяди Альберта звучали очень разумно, спокойно и убедительно, но Мартин так и не понял, чем же, собственно, занимались в кустах Гребхаке и Вольтере, он сам толком ничего не разглядел и догадаться тоже не мог: расстегнутые штаны, багровые лица и горьковатый запах свежей зелени.
Дядя Альберт говорил долго о некоторых тайнах, которые ему, Мартину, еще рано знать, о темных силах, о том, как трудно для юноши дожидаться того времени, когда он созреет для сближения с женщиной. Еще раз были упомянуты цветы и животные.
– Ну, например, совсем молоденькая телочка, – сказал дядя Альберт, – она еще не может соединиться с быком, у нее еще не может быть детей – верно ведь? Но это совсем не значит, что телочка лишена пола. Пол есть у всех животных, у всех людей.
Не одну сигарету выкурил дядя Альберт, он часто запинался во время этого разговора.
А Мартин подумал: «Нужно еще спросить о безнравственном, о дядях и женитьбе».
– Ты ведь был женат там, в Англии?
– Да.
– А ты сожительствовал со своей женой?
– Да, – ответил дядя Альберт, и, как ни приглядывался Мартин, он не заметил ни малейшего изменения в лице дяди Альберта, ни малейшего смущения.
– А детей почему у тебя не было?
– Не от всякого сожительства бывают дети, – ответил дядя Альберт, потом опять пошли цветы и звери, а об Адаме и Еве – ни слова, и он перебил дядю Альберта:
– Значит, правильно то, что я думал?
– Что ты думал?
– Женщина может быть безнравственной, даже если у нее нет детей от того мужчины, с которым она живет, – вот как у матери Вельцкама?
– Черт возьми! – сказал дядя Альберт. – Что это тебе пришло в голову?
– Потому что у Брилаха мать безнравственная, – у нее есть ребенок, и она живет с мужчиной, который ей не муж.
– Кто тебе сказал, что она безнравственная?
– Брилах сам слышал, как директор говорил инспектору: «Он живет в ужасных условиях, у него совершенно безнравственная мать».
– Ах так, – сказал дядя Альберт, и Мартин понял, что он очень рассердился, и добавил уже не так уверенно:
– Правда, правда, Генрих это слышал, да он и сам знает, что у него мать безнравственная.
– Ладно, – сказал дядя Альберт, – еще что?
– Еще, – ответил Мартин, – у Вельцкама мать тоже безнравственная, хотя у нее и нет детей. Я знаю.
Дядя Альберт ничего не ответил, он только посмотрел на него удивленно и очень ласково.
– Бесстыдно – это то, что делают дети, – внезапно начал Мартин, ибо эта мысль только что пришла ему в голову, – безнравственно – то, что делают взрослые, но вот Гребхаке и Вольтере – они тоже сожительствовали?