Дом дервиша

Макдональд Йен

Мужчина через две машины поворачивается и кричит:

— Это попрыгунчик!

— Что? — переспрашивает женщина.

Водитель грузовика вылезает из кабины. Автобус открывает двери, водитель и пассажиры толкаются, протискиваясь между припаркованных автомобилей.

— Может, если мы оставим его в покое, то в итоге быстрее проедем, — говорит Аднан, но люди все напирают и напирают, это как во время футбольного матча, когда ты просто становишься частью толпы.

— Эй, кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — спрашивает владелица ситикара в последний раз, а потом толпа несет ее вперед. Она кричит: — Моя сумочка!

Толпа стоит в четыре ряда между машинами в начале пробки. Аднан протискивается вперед, поскольку костюм придает авторитета. Никто не хочет

подходить слишком близко к психу на стоящей поперек дороги красной «тойоте». Урон, который он причинил машинам, пытавшимся проскользнуть мимо, очевиден: смятые бамперы, разбитые фары, поцарапанная краска и карбоновое покрытие. Водитель — мужчина средних лет с кудрявыми волосами, седыми на висках, простоватого вида. У машины стамбульский номер десятилетней давности, бензиновый двигатель переделан в газовый. Водитель сидит, положив руки на руль, выпрямившись в струнку и глядя вперед. Теперь, когда оркестр автомобильных гудков прекращает свой концерт, поскольку все вышли из машин посмотреть на драму, звук его мотора кажется очень громким.

— А вот и полиция! — кричит парень на две машины справа от Аднана.

Впечатляющее зрелище: четверо полицейских на мотоциклах появляются на изгибе моста, они едут в ряд по пустой дороге. Паркуются тоже в ряд. Старший офицер слезает с мотоцикла, снимает по очереди перчатки и идет в сторону красной «тойоты». Водитель бросает быстрый взгляд в его сторону. Его пальцы сжимаются на руле. Когда полицейский подходит вплотную к окну, псих отпускает сцепление, выжимает педаль, резко газует и устремляется к ограждению моста. В толпе зевак раздаются крики. «Тойота» быстро едет задним ходом. Полицейский еле успевает отскочить с дороги. Водитель снова смотрит на полицейского, жмет на газ и въезжает в ограждение. Металл прогибается. Водитель опять сдает назад, занимая исходное положение. Аднан видит, как он быстро дышит через рот. Он очень боится. Старший офицер отходит, чтобы посовещаться с коллегами. Потрескивают полицейские рации.

Затем раздается чей-то крик:

— Вы собираетесь что-нибудь с ним делать?

К нему присоединяется второй голос:

— Уберите его, уберите его с дороги!

Хозяйка ситикара, оставившая свою сумочку на переднем сиденье, верещит:

— Эй, вообще-то у нас работа! Из наших налогов вам зарплату платят.

Пассажир автобуса, для которого долгое утомительное путешествие закончилось яркой драмой, кричит полушутя:

— У вас же есть пистолет, может, просто пристрелите его, и покончим с этим?

Офицер, услышав эти слова, оборачивается. Он снимает шлем и пристально смотрит на толпу, однако попытка напугать зевак лишь подстегивает их. Аднан чует, что толпа воспламеняется, — это пот, пропитанный феромонами, который проступает на телах болельщиков за секунды до начала драки.

— Сколько, по-вашему, нам тут торчать?

— Это ваша вина, мы бы уже все решили!

— Уберите его с дороги!

— Сделайте что-нибудь!

— Мужик прав, пристрелите ублюдка!

Водитель «тойоты» теперь выглядит очень испуганным и еще сильнее газует. На мосту воцаряется молчание, а потом кто-то за спиной Аднана кричит: «Эй, ты, да, ты!» Водитель вертит головой в ужасе. Он не может выхватить из толпы лицо человека, который его обвиняет. «Да! Я к тебе обращаюсь! Почему бы тебе не сделать это для нас? Ты сам этого хочешь, так почему бы и нет? Давай!»

Другие голоса в толпе подхватывают. Давай! Давай! Будь мужиком, хоть раз. Усатый водитель рядом с Аднаном бормочет: «Аллах всемогущий, что мы творим». Ты прав, хочет ответить Аднан, это чудовищно, мы все монстры. Но ритм толпы заводит его. Он раскачивается, а стук сердца подстраивается под этот ритм. Он понимает, что происходит, поскольку испытывал много раз подобное на стадионе Аслантеппе. Давай! Давай! Джимбом! Джимбом! Давай! Джимбом! Ревущая стена голосов. Не ненависть, не жестокость, здесь нет вообще эмоций, просто настрой толпы.

Мужчина в красной «тойоте» трясет головой. Он поднимает голову, словно бы через крышу старой машины видит небо. Сдает назад под одобрительные крики толпы. Удивленно и довольно улыбается. Зрители любят его. Он крутит руль. Шины взвизгивают. Из выхлопной трубы вырывается облако дыма. А потом он выжимает педаль. Машина мчится вперед так быстро, что ее даже слегка заносит. Крики толпы внезапно стихают, когда красный автомобиль, протаранив заграждение, вылетает за пределы моста, переворачиваясь в воздухе. Кажется, словно он летит целую вечность. Зависает в воздухе, а потом, словно в замедленной съемке, летит по дуге в воду навзничь, и когда крыша касается воды, то поднимает целый фонтан брызг. А потом машина уходит под воду.

На мосту воцаряется мертвая тишина, когда все звуки гаснут, а воздух становится тусклым, словно свинец. У Аднана подергиваются глазные яблоки, а сердце глухо колотится в грудной клетке. Он только что видел, как машина вылетела с Босфорского моста и упала в воду. Этого не может быть. Он подстрекал человека к самоубийству. Он и сотня других. Толпа не несет ответственности. Винить кого-то конкретного нельзя. Но его голос был среди прочих. Он тоже кричал «давай!». Этот бедолага все равно покончил бы с собой. Толпа просто дала ему то, что он хотел. Зачем выбирать для самоубийства Босфорский мост в час пик, если ты не хочешь привлечь к себе внимание? Он улыбнулся, он помахал зрителям. Ты не мог остановить его. Давай. Поезжай. Делай то, что собирался. Все остальные тоже разбредаются по машинам. А у тебя еще сделка. Кроме того, надо нанести неврологический удар своему другу. Это уже не кажется чем-то таким уж страшным, после того как ты побуждал человека свести счеты с жизнью.

Водитель грузовика качает головой и лезет обратно в кабину. Пассажиры автобуса садятся в автобус, не глядя друг на друга. Хозяйка ситикара со слезами на глазах снова ругается, она тихонько повторяет «вот ведь сволочь, сволочь», словно бы виноват самоубийца, а не она.

Мы заставили человека покончить с собой.

Вокруг Аднана запускаются один за другим двигатели. Полицейские сделали то, что требовало от них руководство, и теперь жестом разрешили потоку машин двигаться вперед. Вертолет парит над пилоном моста и опускается ниже, к воде. Вы ничего там не найдете. Босфор с его двойными течениями и темными омутами глотает все без разбора. Там погребены целые цивилизации. Парень из «тойоты» упокоится в толще трехтысячелетней истории. Выкини случившееся из головы. Сегодня День Сделки. Перестань об этом думать. Сконцентрируйся на работе. Но Аднан чувствует себя грязным, грязь скопилась между пальцев ног, между зубов, словно песок набился прямо под кожу. Грязь в крови, ощущение типа тех, что должны, по его представлениям, испытывать героиновые наркоманы, словно бы по венам циркулирует пепел. Полицейский резким взмахом велит Аднану двигаться вперед. Он переключает «ауди» на автопилот и позволяет перенести себя по мосту в Европу.

Памфлет написан на заламинированном листе формата А4 и приколот кнопкой ко входу в жилой комплекс Исмет Иненю. Лефтерес считает, что так же хорошо владеет кистью, как и пером, а потому поместил строфы памфлета в декоративную рамку из растительного узора. Это самое его лучшее произведение за многие годы, поскольку помимо прочего является акростихом, и первые буквы строк, выделенные красным, складываются в слово «РОКСАНА ПОТАСКУХА». Именно оно привлекает внимание прохожих, заставляет посмотреть повнимательнее, вчитаться и задуматься, что же за местная драма вершится за стенами, мимо которых они проходят. Но все добропорядочные женщины Эскикей, все ханым и давние жители площади Адема Деде в полном восторге. С того момента, как Бюлент поднял жалюзи и включил газовые горелки, а Айдын получил суточный запас бубликов, который ему доставил маленький японский микроавтобус, пожилые женщины слетаются сюда, словно скворцы, чтобы полюбоваться на искусство, почитать друг дружке стихи, а потом поспешно разойтись, шурша платками, как только заскрипит входная дверь. Лефтерес сидит в чайхане с открытия вопреки своей привычке и смотрит за реакцией читателей, купаясь в лучах славы и одобрения.