Дом на улице Гоголя
Шрифт:
Юлька увидела, что Миша Подпоркин, лучший спортсмен в классе, внезапно выйдя из ступора, растолкал всех, оторвал от её тела Герины руки, скомандовал: «Отойти всем!» и стал делать ей массаж сердца и искусственное дыхание.
— Сообразили, наконец! Зачем-то же вас всему этому учили! Неужели не понятно, что если здоровая молодая девка умирает после стресса, то только потому, что у неё произошла внезапная остановка сердца, — подумала Юля и удивилась какой-то непривычности в том, каким образом она это подумала.
Через минуту она почувствовала, что стремительно падает с потолка. Юля вздохнула, потом открыла глаза. Она не сразу поняла,
«Но эта история на самом деле происходила со мной! — Мысленно кричала Юлия в электричке. — Что уж здесь такого невероятного? Переживала я клиническую смерть? Переживала. В подобных ситуациях сознание изменяется? Да, это доказанный факт. Я сама читала про то, что люди, находящиеся в состоянии клинической смерти, видят своё тело со стороны... Так я читала об этом, или переживала сама?»
В клинике с ней случилось нечто, сделавшее её мир зыбким. Она не могла опереться ни на одно воспоминание, оставаясь до конца уверенной, что оно выдержит испытание вопросом: «А так ли всё происходило на самом деле и происходило ли вообще?». Юлии теперь представлялось, что до того, как она решилась ехать на консультацию к Прошкину, она крепко стояла на ногах, у неё был надёжный оплот — семья. Но ведь оплот покачнулся ещё до её отъезда в Москву. Так, может быть, вовсе не Прошкин, вернее, не он один, выбил её из привычного течения жизни? Вряд ли вся эта фантасмагория, в которой она пребывала уже трое суток, смогла бы наброситься на человека, действительно, крепко стоящего на ногах.
Вот в этом ей сейчас и есть смысл поразбираться, раз уж спать нельзя.
Глава тридцать первая
Дата приёма у профессора Прошкина была окончательно согласована, билет на самолет куплен, пятнадцатого сентября, то есть уже послезавтра, она вылетала в Москву, а мужу об этом ещё не было известно. Сразу же после утреннего звонка из московской клиники обнаружилась целая куча дел, и служебных, и домашних, которую требовалось разгрести до отъезда. Как назло весь день её беспрерывно отвлекали по пустякам, дети потребовали к себе большего, чем обычно, внимания, и в довершение всего Герман почему-то задерживался. Юлия ждала мужа с нетерпением — сегодня она как никогда нуждалась в его поддержке. Дети уже улеглись, сама она падала с ног от усталости, а муж всё не возвращался. Это было необычно: Герман всегда звонил, предупреждал, что задержится.
За все пятнадцать лет семейной жизни ни одной неприглядной сцены не случилось между ними, подрастало у них двое чудесных сыновей — застенчивый, не по возрасту серьезный Володя десяти лет и без устали резвый шестилетка Платон, и при всём этом никто из окружающих не считал их брак счастливым. Юлины знакомые недоумевали, почему эта яркая, блестяще состоявшаяся в профессии женщина терпит возле себя откровенную серость, если не сказать ничтожество. Друзья и родные Германа его творческую нереализованность объясняли тем досадным обстоятельством, что он связал свою жизнь с холодной и расчетливой стервой, которая без зазрения совести строит карьеру за счет мужа, безропотно уступающего ей во всем, везущего на себе основной груз домашних и родительских забот.
Если бы первые, те, кто восхищался женской
Так уж пошло с самого начала, со студенческой поры, когда они, наплевав на общественное мнение, сурово порицавшее незаконное сожительство, поселились во временно пустующей квартире Гериной родственницы. Первый их совместный год был скудным в смысле«фунансов», как по молодости они между собой шутливо обозначали свои мизерные доходы. Стипендии, Герина обычная и Юлина повышенная, её копеечные гонорары за публикации в заводских и районных многотиражках — вот и все их тогдашние«фунансы». Герман попытался взять на себя роль кормильца и поильца. Первым их совместным летом он со стройотрядом ездил на заработки в Сибирь, и привезённых деньжищ, приплюсованных к стипендиям, хватило на полгода сносного существования. На следующий год ему пришлось отказаться от идеи повторить стройотрядовский опыт — отцу потребовалась помощь в расширении дачного домика.
— Мы организуем тебе стройотряд без отрыва от маминого борща, — сказал отец. — И ты хоть какое-то время будешь питаться по-человечески, и семье польза. На жизнь мы с матерью будем тебе подбрасывать, так что в деньгах ты только выиграешь.
Родители Германа, действительно, начали«подбрасывать» сыну на пропитание, да только недолго продлилось сытое житьё неузаконенной парочки, всего два месяца. К тому времени Юля уже изрядно пообносилась —не до приобретения обновок было, быть бы живу.
Уйдя из родительского дома, она не страдала из-за отсутствия новых шмоток, пока не выяснилось, что зимние сапоги окончательно вышли из строя, а зиму, тем не менее, никто отменять не собирается. Юля никогда не интересовалась, где мать покупает ей вещи —просто они время от времени появлялись в доме.
И вот наступила пора, когда Юля отправилась в загряжский обувной магазин за парой сапог.
— Нет, это я под дулом пистолета не надену! — заявила она, обозрев широкий ассортимент старушечьих опорок.
Герман был с ней полностью солидарен: расставленное по магазинным полкам убожество носить было нельзя. Пришлось обращаться к Лене, той самой родственнице, на квартире которой они в то время жили. Она откуда-то имела самые обширные связи с торговыми людьми. Нужную пару обуви«достали», но заплатить за неё пришлось столько, что сюда ушли не только дотационные деньги Гериных родителей, но и вся Юлина стипендия, осталась только одна Герина.
— Как же мы целый месяц будем жить на сорок пять рублей? — ужаснулась Юля, и решила отказаться от дорогостоящей покупки.
Но друг проявил твёрдость:
— Берём! Макароны у нас есть, чай, сахар пока не закончились. Дотянем.
Конечно, в разговоре с Гериной матерью Лена не могла не рассказать про добытые сапожки — должна же она была в очередной раз похвастаться своими возможностями по части«доставания». Вскоре в любовном гнёздышке, свитом в Лениной квартире, появилась мать Германа. В прихожей она сразу же обратила внимание на Юлину обновку:
— Шикарные сапоги! Дорогие, наверное.
Мать заметно нервничала, поэтому молодые решили, что она случайно, от избытка волнения, открыла дверцу холодильника. О том, что ничего случайного ни в этом неожиданном визите, ни в ревизии пустого холодильника не было, они догадались, когда услышали отзвуки набата в голосе Гериной родительницы.