Дом на улице Гоголя
Шрифт:
— Мы даём сыну деньги не для того, чтобы он их на твои наряды тратил, Юлечка! Гера должен полноценно питаться — это наша забота. А модные сапожки пусть тебе покупают твои родители — это их забота.
Юля готова была провалиться от стыда: действительно, она потратила деньги Гериных родителей не на еду, не на лекарства, в общем, не на жизненно важные вещи.
Герман смущённо бормотал:
— Мама, ну что ты такое говоришь? Это была моя инициатива, это я хотел купить Юле новые сапоги.
— Впредь мы с отцом будем проверять, как расходуются деньги, выделяемые тебе на питание.
— Мама, как ты ... зачем ты... — совсем расстроился
— Нет, не будите проверять, — тихо сказала Юля. — Мы больше не возьмём у вас ни копейки.
— Вы можете ничего у нас не брать, мы с Гериным папой не каким-то«вам» деньги даём, а конкретно сыну. — Мать ещё не успела осознать шаткость положения, в которое сама себя поставила.
— Нравится вам это или не нравится, но наше«мы» уже давно существует: это я и Гера. И мы всё решаем сообща. И если я не соглашусь принимать вашу помощь, Гера тоже от неё откажется, — говорила она по-прежнему тихо и будто бы неуверенно, но теперь у Гериной матери не возникло сомнения, что всё сложится точно так, как решила эта маленькая бестия.
— Хорошо, я признаю, что погорячилась. Никаких проверок, конечно, не будет, — пошла на попятную мать.— Давайте просто договоримся, что впредь вы будете экономнее. А пока, вот, возьмите. — Она вытащила из сумки несколько некрупных купюр. — Не голодать же вам теперь, в самом деле.
— Этого недостаточно, — твёрдо сказала Юля, уже овладевшая ситуацией.— Вы должны нам приблизительно столько, сколько в прошлом году Гера заработал в стройотряде; разумеется, за вычетом той суммы, что вы уже передали ему. А ваших подачек нам больше не нужно.
— Это уже слишком! — задохнулась от возмущения мать. — Мы должны платить собственному сыну за помощь на даче, которая ему же самому и понадобится, когда у него появится настоящая семья?! Этого не будет!
— Но вы же прекрасно знаете, что именно работа на вашей даче лишила Геру возможности купить жене пару сапог. А когда мы вышли из положения, как сумели, вы возмущаетесь, что мы неправильно потратили ваши деньги. Вот я и говорю: нам не нужны ваши деньги, отдайте нам наши.
—«Жене»! Это ты удачно сказала — жене». Сынок, помни: мы с отцом любим тебя и всегда ждём.
И мать, громко хлопнув дверью, покинула поле битвы за Геру.
Это неприятное происшествие заставило Юлю прийти к выводу, что пришла пора самой учиться зарабатывать достойные деньги. Прилично оплачивались статьи только в областной газете, но пробиться туда с публикациями студентке журфака было почти нереально. Одно дело: пишет девочка-школьница, пишет задаром, из любви к искусству, тут ещё чудеса возможны, и совсем другое — на равных с профессионалами зарабатывать себе на хлеб журналистской работой. Необходимо «лица необщее выраженье», размышляла Юля, необходимо чем-то особенным привлечь к себе внимание. Нужно без стеснения плевать во все стороны, но так, чтобы ни одна собака не прикопалась, чтобы никакого инакомыслия — жёсткая критика, но строго в рамках дозволенного. Эмоциональный перехлёст, который легко спишут на юношеский максимализм, наглость, которую примут за смелость, комсомольский экстремизм: наши отцы и деды, не щадя своих жизней, боролись и умирали за светлые идеалы, и далее по тексту — Павка Корчагин с пишущей машинкой наперевес.
Она вспомнила успешный опыт своего выступления на школьном собрании: проглотили же, никто не заподозрил её в издевательстве над советскими святынями. Кипя праведным гневом, стрелять из пушки по воробьям, яростно размахивая деревянной сабелькой, бесстрашно кидаться на ветряные мельницы. И каждое слово согласовывать с начальством. Найти острую тему, для начала отослать статейку в горком комсомола. Потом осторожно подбираться к областным верхам. Пусть попробуют не напечатать, если сверху прикажут!
Спустя несколько месяцев статьи Юлии Логиновой, молодой и отважной журналистки, стали регулярно появляться в областной газете. Она научилась зарабатывать на жизнь, лелея надежду, что весь этот газетный треск — временное занятие. Вот встанут они с Герой на ноги, и она займётся тем, чем всегда мечтала: эссеистикой.
Гера на ноги всё не становился, следующим летом он опять не поехал со стройотрядом. На этот раз заработки сорвались по той причине, что родители достали для него путёвку в санаторий.
— Тебе, сынок, нужно подлечить гастрит, — утверждала Герина мать. — Ты ведь не хочешь всю жизнь мучиться язвой?
Герины возражения на тот счёт, что нет у него никакого гастрита, родителями не были приняты, а Юля не хотела выглядеть злыдней, посылающей любимого человека в Сибирь, когда тот нуждается в лечении. Да и не было уже к тому времени особенной необходимости в Гериных заработках: Юля уверенно стояла на журналистских ногах.
Так с тех пор так и повелось, что семью обеспечивала, в основном, она. Скелет был надёжно спрятан в шкафу, их семейная лодка течи не давала. Связи между скелетом, деньгами и устойчивостью этого брака не было, но тайна, и в самом деле, имелась.
Почти каждой успешной женщине есть что скрывать от посторонних глаз, и чем заметнее она, тем, как правило, костистее её персональный внутришкафный скелет. В данном случае женщина была вполне успешной и заметной. У неё как у газетчика было известное в масштабах области имя, а во время перестройки, когда дали волю разоблачать и клеймить, она, можно сказать, стала знаменитостью; на местном телевидении считалось удачей заполучить в эфир саму Юлию Логинову. Её журналистский слог был точен, остроумен, язвителен, находилось немного желающих попасть под шквальный огонь её критики.
Про то, что Герман закопал свой талант в землю, Юлия знала лучше, чем кто-либо, а обсудить эту мучительную проблему ей было не с кем. Вернее, с недавних пор в её жизни появился человек, с которым она могла быть откровенной — речь о Наташе Василевской, бывшей однокурснице Германа, — но Юлия, не имея опыта доверительного общения ни с кем, кроме мужа, так и не сумела поговорить о том, что тяжёлым грузом уже давно лежало на душе.
Она перестала понимать мужа с тех пор, как Тимохин, затеяв собственное дело, стал усердно зазывать к себе на работу лучшего друга. Герману, наконец-то, представилась возможность вырваться из череды однообразных дней в унылой строительной конторе, стать кормильцем семьи, и Юлия не понимала, почему он упорно отказывается от перспективы стать хозяином своей жизни. Раньше она объясняла профессиональную неуспешность мужа отсутствием у него пробивных качеств. Его друзья были и в самом деле друзьями, а не «нужниками», он не умел обращать на себя внимание начальства, так ведь Сергей преподнёс ему всё на блюдечке: дерзай, Герасим, твори. В сотрудничестве с Тимохиным у него появлялся шанс выйти на интересную творческую работу — это, разумеется, в отдалённой перспективе, а в краткосрочной — муж мог начать зарабатывать совсем не те смешные деньги, какие он все годы недрожащей рукой приносил в дом.