Дом у озера Мистик
Шрифт:
— Николас, ты в порядке? Что-то ты бледный.
— Сам не пойму, — честно ответил Ник.
За это он мог благодарить «Анонимных алкоголиков» — они дали ему способность впервые в жизни быть честным. Только в этой комнате среди незнакомцев, которые могли стать друзьями, он мог вытащить из тайников своей души и свою уязвимость, и свои неудачи и бросить их на всеобщее рассмотрение под ярким светом. Теперь Ник знал, что в этом есть утешение. Честность помогала, но еще больше помогало признание того, что его пристрастие сильнее его. Дома Ник держался на волоске. Куда бы он ни пошел, что бы он ни сказал, он все время чувствовал на себе настороженный взгляд Иззи. Она словно ждала, что он непременно все испортит. Она пока не сказала ему ни слова, и на этот раз молчание было хуже, чем раньше, потому что
За едой тоже было тяжко. Иногда, когда Ник тянулся за вилкой, его рука так дрожала, что он вынужден был выйти из-за стола, сославшись на головную боль, и сбежать в свою спальню.
Он вяло улыбнулся Джо:
— Знаешь, стараться чертовски труднее, чем не стараться.
— Это всегда так, Николас. Но ты знаешь, что я всегда с тобой. Мы все с тобой.
Ник отнесся к этому заявлению всерьез и был благодарен Джо.
— Я знаю.
Собрание шло полным ходом. Вокруг Ника люди по одному вставали и говорили — те, кто хотел поделиться своим бременем. Они рассказывали о своих потерях и бедах, о неудачах, о надеждах и мечтах. Дошла очередь и до Ника. Он уже собрался сказать: «Привет, я Ник. Я алкоголик. Я не пил двадцать три дня». Но, как и в предыдущие дни, так и не смог произнести эти слова.
16
Дни шли по заведенному порядку. С понедельника по пятницу Энни рано утром приезжала в дом Ника. Он готовил на завтрак оладьи и яичницу, потом целый день они — все трое — были вместе. В любую погоду, и в дождь, и в солнце, они выходили из дома — рыбачили на каменистых берегах реки, катались на велосипедах по тропинкам вокруг озера или отправлялись на Мейн-стрит поглазеть на витрины. Сегодня они ходили пешком в Очарованную долину, и теперь, когда позади было несколько часов пути, все были без сил. Бедная Иззи заснула чуть ли не раньше, чем ее голова коснулась подушки. Энни наклонилась к девочке, поцеловала ее в лоб и шепотом пожелала спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Энни, — сонно пробормотала та в ответ, не открывая глаз.
Энни отошла от кровати. Это время она больше всего не любила: был вечер пятницы. Она не увидит Ника и Иззи до понедельника, и, хотя ей и дома с Хэнком было хорошо, она с нетерпением ждала утра понедельника, когда снова вернется сюда. Она нечасто позволяла себе задумываться о том, как относится к Нику и что для нее значит Иззи, и о том, правильно ли это — так сближаться и быть все время вместе. Эти мысли уводили ее по темной извилистой дороге, которая ее пугала, поэтому она гнала их прочь, прятала их в темном углу, где обитали ее колебания и сомнения. Она пришла к неутешительному выводу, что Блейк не передумает и не позвонит ей с извинениями, на что она все-таки продолжала надеяться в глубине души. Когда у нее не осталось ни капли надежды, за которую она цеплялась, она почувствовала, что плывет по течению без руля и ветрил. Иногда, в спокойный весенний день, она вдруг беспричинно натыкалась на свой страх, и ее пугала сама эта внезапность. В такие моменты она обращалась к Хэнку, но его утешения: «Дорогая, он вернется, не волнуйся, он вернется!» — больше ее не успокаивали. Она не могла в них поверить, и почему-то не верить оказалось гораздо больнее, чем верить. Только Терри ее понимала, и звонок лучшей подруги — иногда поздно ночью — был единственным, что ее сдерживало.
Уже выходя из комнаты, Энни заметила за окном какое-то движение. Она раздвинула занавески. У озера стоял Ник, его фигура отбрасывала длинную тень на серебристую воду. Вечером он, как обычно в последнее время, вымыл посуду после ужина, почитал Иззи и вышел из дома, чтобы побыть в одиночестве. Он был так же одинок, как она. Его одиночество было в его глазах, даже когда он улыбался. Но Ник упорно пытался с ним справляться. Вчера он два часа играл с Иззи в «Конфетную страну», хотя при его росте сидеть, согнувшись над разноцветным игровым полем, было явно неудобно. Каждый раз, когда Иззи улыбалась, у Ника был такой вид, словно он готов заплакать. Энни отдавала должное его усилиям, она гордилась им. Он старался держаться — не пил, не ругался, не нарушал обещания. Он был сама мягкость и терпеливо занимался
В последнее время Энни часто думала о том, каким отцом был Блейк. Он практически не присутствовал в жизни дочери ни физически, ни эмоционально. Отчасти в этом была вина самой Энни, теперь она это понимала. Да, она была тоже повинна в том, что случилось с их браком. Она слепо делала все, о чем ее просил Блейк. Все! Она от столького отказалась, от всего, что касалось ее самой и ее желаний, она отказывалась без всяких возражений, а все потому, что очень его любила. Ее жизнь, ее душа растворились в нем, постепенно, день за днем, она теряла себя, сдавала свои позиции, уступала по мелочам, которые сами по себе, казалось, ничего не значили. Стрижка, которую она так и не решилась сделать, потому что Блейку нравилось, когда у нее длинные волосы, платье, которое она не купила, потому что Блейк считал, что красный — цвет проституток. Она поступала так, как они «договорились». Она занялась домом и стала идеальной женой и матерью из пригорода и в своем стремлении к тихому совершенству позволила Блейку стать плохим мужем и неважным отцом. И все это время она считала себя идеальной женой. Только теперь Энни видела, как она ошибалась; она пошла на все эти жертвы не из-за любви, а от слабости, потому что беспрекословно следовать за Блейком было легче и безопаснее. Она стала тем, кем и хотела стать, и теперь ей было стыдно за собственный выбор. Но она по-прежнему не знала, куда ей следовало двигаться дальше.
Одинокая. Это единственное, что она точно знала про себя. И чем бы она ни занималась в жизни дальше, она будет заниматься этим как одинокая женщина среднего возраста. Энни даже завидовала Нику, его готовности преодолеть свою слабость, отбросить страхи и все начать заново. Она прикоснулась к стеклу, ощущая под пальцами его холодную гладкую поверхность.
— Ник, ты справишься, — прошептала она.
Она в это верила.
Энни закрыла за собой дверь спальни, спустилась вниз, взяла с дивана сумку и направилась к двери. На улице ей в лицо дохнул прохладный ночной ветер. Энни остановилась и посмотрела издалека на темный силуэт Ника. И вспомнила, как в такой же тихий вечер они с Ником занимались любовью. Она прикрыла глаза, вспоминая, как его руки касались ее обнаженной кожи, как губы припадали к ее губам…
— Энни?
Она открыла глаза. Ник стоял прямо перед ней, и она была уверена, что сейчас, когда она смотрит на него, он по ее глазам прочитал ее мысли. Он знал, как она нуждается во внимании и в заботе. Энни боялась, что, если она заговорит с Ником, если скажет хоть что-нибудь и услышат в ответ его мягкий голос, она пропала. Она сейчас была уязвима и отчаянно нуждалась в том, чтобы к ней прикоснулся мужчина, чтобы он ее обнял, даже если это не тот мужчина, даже если она не та женщина, которую он хотел.
Энни принужденно улыбнулась быстрой нервной улыбкой:
— Привет, Ник, и пока. Мне нужно бежать.
Не дав ему времени ответить, она бросилась к машине. Проехав примерно милю и слушая хрипловатый голос Рода Стюарта, она по-прежнему вспоминала…
Субботним утром Иззи стояла на веранде в ярком новом комбинезоне и резиновых сапогах и наблюдала за папой. Он стоял на коленях перед деревом, которое посадил в день маминых похорон. Тощее вишневое деревце не зеленело, даже когда все вокруг цвело. Оно было мертвым, так же как ее мама.
Папа весь скрючился, как герой одной из ее книжек, в перепачканных землей перчатках его руки были похожи на медвежьи лапы. Он дергал сорняки и мурлыкал под нос песенку, Иззи очень давно ее не слышала. И вдруг ее папа поднял голову и увидел ее. Он широко улыбнулся и отвел со лба прядь серебряных волос. На его лбу осталась большая коричневая полоса от перчатки.
— Привет, Иззи-медвежонок! Не хочешь помочь мне дергать сорняки?
Иззи медленно двинулась к нему мимо примул, посаженных Энни на прошлой неделе. Когда она подошла к отцу, он все еще улыбался. Иззи думала только о том, что ее папа вернулся. Больше всего на свете ей хотелось его обнять, но она боялась. А вдруг он снова исчезнет и не останется с ней? Она открыла рот и попыталась что-то сказать.