Дом Весталок
Шрифт:
– Пять тысяч сестерциев? – уточнил я, чтобы не осталось никаких недоразумений.
– Пять тысяч сестерциев, - повторил Квинт Фабий.
Пять тысяч хватит на то, чтобы расплатиться с долгами, починить прохудившуюся крышу и наконец-то купить телохранителя – что мне давно следовало сделать. И ещё останется ещё изрядная сумма.
С другой стороны, вся эта история скверно пахла.
В конце концов, я решил, что за пять тысяч плюс гонорар можно на время зажать нос.
После того, как мы окончательно договорились о размере оплаты, я спросил хозяев, не найдётся ли в доме изображения их сына, чтобы я мог узнать молодого человека при встрече. Квинт
– Йайа из Цибицен – она известная художница – сделала наш групповой портрет в прошлом году, когда мы всей семьёй были в Байи.
Она провела меня в соседнюю комнату и показала портрет, мастерски выполненный на дереве восковыми красками: слева Квинт Фабий, суровый и надменный; справа – радостно улыбающаяся Валерия; а между ними – на удивление миловидный юноша с тёмными волосами и голубыми глазами. И хотя на портрете все были изображены по плечи, можно было разглядеть, что юноша облачён в тогу.
– Этот портрет был сделан, чтобы отпраздновать совершеннолетие вашего сына?
– Да, верно.
– Он очень красив. Почти как ты. – Я сказал это, потому что так оно и было, а вовсе не для того, чтобы польстить ей.
– Все говорят, что мы похожи.
– Хотя вот тут, в складках у рта, немного проглядывает сходство с отцом.
Она покачала головой.
– Квинт Фабий не отец Спурию. Спурий мой сын от первого брака. Его отец, мой первый муж, погиб в гражданскую войну. Когда мы с Квинтом поженились, он усыновил Спурия и назначил своим наследником.
– Значит, он его отчим. А ещё дети у вас есть?
– Нет. Квинт хотел, но… - Она пожала плечами и тяжело вздохнула. – Но Квинт любит Спурия, как родного. Я в этом ничуть не сомневаюсь, хотя с виду иной раз этого и не скажешь. Между ними случаются размолвки; но разве между родными отцами и сыновьями их не бывает? Да, они нередко ссорятся из-за денег. Спурий экстравагантен в своих вкусах, не отрицаю, а Фабии известны своей прижимистостью. Но то, что сказал мой муж про Спурия – не принимай его слов всерьёз. Мы оба вымотаны до предела.
Она снова обернулась к портрету и прошептала дрожащими губами.
– Мой маленький Цезарь!
– Цезарь?
– Цезарь, племянник Мария. Тот, которого схватили пираты и держали, пока он не заплатил им выкуп; а он потом напал на них и разделался с ними. Спурий просто бредит этой историей. Молодой Цезарь стал его кумиром. Всякий раз, когда Спурию случалось увидеть его на Форуме, он прибегал потом домой и говорил: «Угадай, мама, кого я сегодня видел?» Что там было гадать. Цезаря, кого же ещё? Кем ещё он мог так восхищаться? Он во всём старается походить на него; и вот теперь …
Её губы снова задрожали, но она справилась с собой.
– Вот почему я зову его мой маленький Цезарь и, зная, как он храбр, молю богов, чтобы всё обошлось.
Назавтра я отправился в Остию в сопровождении целой армии наёмников Квинта Фабия. Наёмники эти были сплошь ветераны и вольноотпущенники из бывших гладиаторов, не способные зарабатывать на кусок хлеба иначе, как убивая других и рискуя своей шкурой за довольно умеренную плату. Было нас пятьдесят человек, и мы теснились в узкой лодке. Наёмники гребли по очереди, распевали старые солдатские песни и хвалились друг перед другом своими подвигами на полях сражений и на цирковой арене. Послушать их, так они поубивали столько народу, что хватило бы на несколько таких городов, как Рим. За командира у них был старый вояка по имени Марк, бывший центурион в армии Суллы. Лицо его, от правой скулы через обе губы и вниз к подбородку пересекал уродливый шрам. Возможно, из-за этого ему было трудно говорить; во всяком случае, он почти не раскрывал рта. Когда я попытался выведать у него, какие приказы дал ему Квинт Фабий, Марк этот недвусмысленно дал мне понять, что я буду знать не меньше и не больше, чем он сочтёт нужным мне сообщить; а считает он нужным не сообщать мне ничего – по крайней мере, пока.
Я был для них чужаком. Они избегали моего взгляда. Всякий раз, когда я пытался завязать с кем-то из них разговор, тот, к кому я обращался, сразу же находил себе какое-нибудь неотложное дело, так что слова мои повисали в воздухе.
Всё же отыскался среди них один, кто не стал воротить от меня нос – возможно, потому, что он и сам был в этом отряде отщепенцем. Звали его Белбо, и он единственный из всех был раб, бывший гладиатор, откупленный в своё время Квинтом Фабием и приставленный им к лошадям; а теперь посланный вместе с наёмниками за исполинскую силу и умение обращаться с оружием. Шевелюра у этого Белбо была цвета соломы; а волосы на руках и груди с рыжеватым оттенком. Он был на голову выше самого высокого и заметно шире в плечах самого плечистого из остальных; и если ему случалось слишком быстро перейти от борта к борту, остальные подшучивали, что он, того и гляди, перевернёт лодку.
Я не предполагал узнать от этого Белбо ничего существенного; но вопреки моим ожиданием, он оказался достаточно осведомлённым и подтвердил мою догадку, что отчим и пасынок между собой на ножах.
– Они никогда особенно не ладили, - сказал он в ответ на мои расспросы.
– Хозяйка души не чает в сыне, а он очень любит мать; а вот хозяин его всегда недолюбливал. Это немного странно; потому что молодой хозяин похож на отчима так, как не каждый сын на родного отца похож.
– Правда? Я видел его портрет; мне показалось, он вылитая мать.
– Лицом – верно. И улыбкой, и манерами. Но всё это вроде маски, если ты спросишь меня. Как солнце, играющее в холодной воде. В душе он так же суров, как хозяин, и такой же жёсткий. Рабы, которым случилось не угодить ему, могут кое-что об этом рассказать.
– Может, потому они и не могут поладить, - предположил я. – Слишком похожи и вдобавок добиваются внимания одной и той же женщины.
В Остии мы пришвартовались к короткому причалу. За длинным рядом лодок блестела речная гладь. Над головой кружили чайки. Ветер доносил запах моря. Самые сильные из наёмников выгрузили ящики с деньгами и перенесли их в крытую повозку, которую потом закатили внутрь склада. Примерно половина отряда осталась охранять её. Я ожидал, что остальные отправятся прямиком в ближайший кабак, но Марк не намерен был допускать никаких послаблений – по крайней мере, до того как выкуп молодого хозяина и всё прочее, задуманное его отчимом, будет успешно завершено; и приказал всем, кто не занят в охране, оставаться в лодке.
Что касается меня самого, то я намеревался поискать ночлега в «Летучей рыбе», о чём и уведомил Марка, сообщив ему, что хочу взять с собой Белбо.
– Нет, - отрезал он. – Раб остаётся здесь.
– Но мне нужен телохранитель.
– Квинт Фабий ничего об этом не сказал. Ты не должен вызывать ничьих подозрений.
– Я вызову подозрения, если появлюсь в таком месте один и без телохранителя. Одинокий путник бросается в глаза.
На миг он задумался.
– Ладно, бери его с собой.