Доминант
Шрифт:
Открыв документ, я после некоторых усилий вспомнил, что в вечер, когда мне сообщили о гибели Марты, я собрался углубиться в описание своего к Марте отношения. Я хотел до полнейшей ясности пройти интеллектом по своим чувствам, которые я к ней испытывал, и всё-таки не столько, сколько для кого-то описать их, сколько для себя, чтобы не навредить своему организму, себе, неконтролируемыми внутренними субстанциями. Но в тот вечер у меня, вероятно, совпали амплитуды физического, эмоционального и интеллектуального состояния, причём в высших своих точках, что повлекло гиперотличное настроение, и я решил пролентяйничать на гребне волн этих амплитуд и напиться до беспамятства – то есть сделать всё, чтобы пополнить на тот момент счастливейшую
Прошла ещё одна неделя с того момента, как прошла неделя после моего пробуждения после двухнедельной спячки. Я снова вернулся к тому, что мне стоит закончить нашу с Мартой историю, для себя, и когда я открыл этот документ, вспомнил, что в прошлый раз не смог сразу вернуться к тому, на чём остановился, и сейчас был раздражён рецидивом в этой связи. С грустью констатировал, что ничего не написал ни тогда, не потом, ни сейчас не соберусь. Да – много работал, да - пытался вернуться в своё прежнее состояние, но провёл-то лишь одну тренировку в спортзале! Зато каждый вечер напивался чуть больше, чем привык это делать, и стал курить. При этом не думал о Марте. Не думал о ней, как о потере. Чаще вспоминал, каким замечательным образом мы оформляли пятницы, когда у неё не случались «дела», но даже и в такие моменты умудрялись придумать что-то. Мы с ней были суперские.
Я у себя в кабинете и у меня на столе стоит статуэтка из белого мрамора, изображавшая двух кроликов. Я всё делаю правильно, потому что статуэтка была такой, какой я вообразил её сразу, как только Марта поведала мне о своём желании иметь такую на своей могиле. По фигуркам животных сразу можно было определить, кто мальчик, а кто девочка. Девочка-кролик как-то даже не бросается в глаза, льня к своему партнёру, нависающему над ней и обнимающему свою самку. Пристальное рассмотрение выявляло, что харизма, благодаря которой кролик-самец забирал на себя всё внимание, являлась ничем иным, как его персональным, счастливым и отчаянным средством, с помощью которого он отводил внимание от своей крольчихи вообще, обеспечивая ей таким образом полную безопасность, ведь она, благодаря этому, избегала «замечаемости». Но самое важное, и надо выказать хвалу скульптору, он сумел отразить, что сила и харизма кролика, это попытка превзойти себя, выйти за рамки своих возможностей ради крольчихи, кажущейся наделённой половиной от силы самца, а на самом деле слабей его в семь раз. А он изображён слабым в отношении её до помешательства, из-за чего ему приходится быть сильным, чтобы сохранить её для себя. Очень хорошая и качественно соструганная скульптурка. Думаю, Марта именно такую и представляла, когда мне в мгновение нежного отдыха говорила, что она хотела бы на своей могиле иметь маленькую белую статую двух обнимающихся кроликов.
Чтобы лишний раз размять тело, я поднялся и вышел к секретарше.
– Пригласите начальника службы безопасности ко мне.
Мог бы, конечно, и позвонить или написать ему сообщение, но я люблю иногда пройтись даже те же пять метров, лишь бы не засиживаться в кресле.
– Александр, присаживайтесь. Есть деликатное дело. Помните Марту, которая чуть не стал у нас работать? – заговорил я со своим начальником службы безопасности, когда он появился и уселся по моему приглашению на один из стульев.
– У нас, Виктор Андреевич?
Если бы мне сейчас предоставили доказательства, что он подтрунивает надо мной, я бы порвал его голыми руками.
– Я имею в виду салон. Салон красоты.
– А, да, конечно, помню.
Я всмотрелся в него пристальней.
– Вы знаете, что она погибла?
– Конечно.
Что означает это его «конечно»? Марта у нас стала достояние общественности?
– Узнайте, пожалуйста, где она похоронена. Только чтобы об этом никто не знал.
–
– Я обрадуюсь, если вы сообщите мне это в течение пятнадцати минут.
– Да, Виктор Андреевич.
– Вот и спасибо. Свободны.
Я вспомнил, что я уже просил его об этом. Как я мог это забыть!? Что это такое!? Главное, что я сохранил лицо, а дальше - разбираться, разбираться, разбираться. Может это и приближение старости.
Начальник службы безопасности быстро исчез из моего кабинета. А ведь я не источал раздражение после его реплики. Или и это уже у меня не под контролем, и я стал читаем простыми людьми?
Через пятнадцать минут начальник службы безопасности вернулся с бумажкой, на которой было указано, на каком кладбище и даже участке была захоронена Марта.
Я себе давно случайно обронил, что отправлюсь со статуэткой на могилку к Марте, как только получу её в руки. И вот она была у меня. Я уже в пятый или шестой раз с сомнением бросал взгляд за окно, отрываясь от дел, прогнозируя, закончится ли это моё мероприятие благополучно или я попаду под дождь, а я ненавижу попадать под него. И ведь спокойно ж мог отложить поездку на завтра, послезавтра, на когда угодно. Но я оказался в ловушке случайного самопрограммирования, когда, помышляя об этом, слишком живо нарисовал себе, как я это совершаю, когда оказываюсь владельцем статуэтки, и это настолько заполнило мой мозг, что теперь я не мог думать как-то иначе, чем как подумал об этом сразу.
Это теперь всё хорошо, теперь я спокоен, потому что мне открылось потом, что моя нерешительность тогда, плюс, что произошло позже, были следствием утраты моей способности спрогнозировать события, на что явилась объективная причина - меня слегка подкосила смерть Марты. Но «спасибо!» всем случаям, когда, погружая в себя по молодости все книги, которые только попадались мне в руки, подвергая себя постоянно психологическим тренингам, черпаемым из этих книг, я создал из себя сильное существо, способное противостоять серьёзным потрясениям. Просто на тот момент…
На тот момент мне стало невыносимо это состояние нерешительности. У меня не получалось подумать ни об этом, ни о работе. Я откинулся в кресле. За окном было пасмурно, но нельзя было с очевидностью сказать, будет дождь или нет, и будет ли конкретный. Минуты две я просидел неподвижно, а потом встал и прошёлся к секретарше.
– Принесите мне кофе, - попросил я её и вернулся в свой кабинет, и стал ходить от стены к стене.
Через пять минут появилось кофе.
Я вспомнил несколько самых пораженческих и несколько самых триумфальных моментов из своей жизни, чтобы сбить настроение ума, и заставил себя размышлять. Что такого, подумал я, если я сейчас возьму и поеду? Ну, даже если попаду под дождь. Что такого? Зато я доведу до завершения наше с Мартой сношение. Перестану думать о ней. Освобожусь, в конце концов, от этого груза. Ведь, что бы я себе не говорил, но я слишком много думаю о Марте, а это поставит точку, и тогда гарантировано высвобождение некоторой массы потенциала, который направится на жизнь, и таким образом ускориться восстановление всего, что я имел до встречи с этой замечательной женщиной. Правда, хочу ли я этого – восстановления всего?
Я сделал глоток кофе. Что было во всей этой истории плохого? Она подобрала меня под себя. Я стал виться вокруг неё, забыв, кто я есть и куда я стремлюсь. До неё я наметил пути и дороги, возвёл мосты, и конец развития не предполагался, а она смешала мне всё, и повела по выстроенной одной из своих тропинок. Если мне пришлось приложить усилие, чтобы организовать свою жизнь, ей ничего не стоило разрушить её простым своим появлением подле меня. Сто пятнадцать человек там и сям работают над продвижением моей идеи, зарабатывают для меня деньги, но явилась она, и я перестал думать обо всех них, кроме неё.