Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника
Шрифт:
– Вы говорили, что хотите подружиться с канцлером Никколо Аччайуолли? Что ж, Никколо будет вашим другом. Великие люди должны дружить между собой…
И она уснула, утомленная любовными играми и вином.
Через день, когда дон Хуан приходил в себя после второй подряд ночи с королевой Джиованной, его покой был нарушен посланцем Аччайуолли: великий канцлер приглашал кастильского гостя на прогулку. Спустившись, Тенорио увидел изящную карету, запряженную парой белых коней.
Аччайуолли, бритый наголо, подобно римскому сенатору (или даже императору?), был в своем знаменитом белом плаще, подпоясанном алой лентой. Лицо его светилось дружелюбием и уважением к новому
– Объясните, синьор Аччайуолли, что происходит вокруг моей недостойной особого внимания персоны? Честно говоря, я не совсем понимаю. Простите, но ваши придворные дамы… Они что, так падки на иностранцев? Завидев меня, они разве что не начинают раздеваться! Я чувствую себя крайне неловко. Я посол его величества короля дона Педро в конце концов!
Они шли по берегу Поццуольского залива. Канцлер по привычке заложил руки за спину.
– О, не скромничайте, синьор Джиованни! «Недостойная особого внимания персона…» Пока мы наедине, вы можете забыть про этикет.
– И все-таки?
– Синьор Джиованни! Ваша слава в здешних краях столь велика, что вполне может соперничать со славой Петрарки. Или Боккаччо.
– Но чем я заслужил эту славу? – изумился дон Хуан.
– Как это чем? – в свою очередь удивился канцлер. – А ваши всем известные любовные похождения в Париже? С тех пор, как ее величество Джиованна вернулась из Франции, она часто рассказывала о легендарном доне Жуане – так, кажется, вас называют парижане и парижанки. И если Петрарка – гений в поэзии, то вы – гений в искусстве любви и обольщения. Знаете, как сказала один раз королева? «Когда в Париже я слушала истории про дона Жуана, мой рот наполнялся слюной вожделения». Хорошо сказано, правда? Придворный хронист записал это в анналы. Да и у себя в Кастилии вы – символ всех любовников, сердцеед, перед которым невозможно устоять. Как видите, нам все известно. И вдруг мы узнали, что сам дон Хуан де Тенорио, великий дон Жуан, прибудет к нам в Неаполь в качестве кастильского посла! Представляете, как переполошились наши дамы? Но, разумеется, все понимали, что первенство принадлежит королеве.
Дон Хуан слушал всю эту невероятную тираду и не знал, как выкрутиться из щекотливого положения, в которое он попал. Внезапно он решился сказать правду.
– Синьор Аччайуолли, – прижал руки к груди де Тенорио. – Поверьте мне. Все эти разговоры и легенды не имеют ничего общего с моей жизнью! Я даже знаю, кто распустил обо мне такие слухи в Париже. Один шутник, виконт Нарбоннский. Он, видимо, решил посмеяться над парижанками, над их готовностью преклоняться перед любым уродом, если он пользуется репутацией сердцееда. Ну посмотрите на меня, на внешность, манеры! Какой из меня герой-любовник?! Им сделала меня глупая молва! Даю честное слово кабальеро, что за всю свою жизнь я не обольстил ни одной порядочной женщины!
Великий канцлер покачал головой:
– Н-да… Знаете, синьор Джиованни, вы честный, прямодушный человек. Я таких уважаю. А теперь слушайте меня внимательно.
Взгляд Аччайуолли посуровел.
– Не вздумайте никому говорить то, что вы только что сказали мне. А я вас не выдам. Поймите, у вас нет выбора: придется соответствовать тому представлению и тем легендам, которыми окутано ваше имя. Иначе вы станете объектом насмешек и презрения. Но это еще полбеды. Беда в том, что королева Джиованна будет разочарована. Хуже того: она почувствует себя подло обманутой! И тогда за вашу жизнь никто не даст кусочка пиццы. Она сначала кастрирует вас, затем обречет на страшные пытки, а потом удушит дымом! Ей безразлично, что вы – официальное лицо могущественного иностранного государства.
Да, это де Тенорио понимал очень хорошо. Он не забыл, сколь сильному разочарованию он подвергся в Париже, когда вместо гордой и неприступной женщины злой рок в лице виконта Нарбоннского подсунул ему циничную светскую куртизанку. Можно представить, как разъярится королева Джиованна, если узнает, что отдалась неудачливому в любовных делах заморышу, присвоившему себе славу покорителя женщин!
Дон Хуан с отчаянием простонал:
– Вы говорите, что я должен соответствовать легендам, окутывающим мое имя. Но у меня нет столько сил, чтобы ублажить всех желающих!
– Делайте вид, что вы боитесь прогневать ее величество, и отказывайте всем прочим под этим предлогом. Одной королевы Джиованны вам хватит с лихвой.
«Похоже, что канцлер говорит это, исходя из собственного опыта», – горько усмехнулся про себя кастильский посол.
И дон Хуан, не желая быть кастрированным и удушенным дымом, усердно принялся «соответствовать». Он купил самое лучшее модное флорентийское платье, сделал горячую завивку у известного парикмахера, приобрел несколько больших венецианских зеркал и по два-три часа в день отрабатывал вальяжную походку, плавные жесты и томный, пресыщенный взгляд.
Человеку свойственно становиться тем, за кого его принимают другие! Он штудировал стихи Данте, посвященные Беатриче; сонеты Петрарки, воспевающие мадонну Лауру; поэму «Фьяметта», которую Боккаччо написал для своей возлюбленной – Марии д’Аквино; даже «Энеиду» Вергилия.
Дон Хуан и сам не замечал, что день ото дня он становится благороднее и душевно чище. И все благодаря чему? Благодаря скабрезным легендам и слухам о его мнимом донжуанстве!
Вскоре де Тенорио, к своей радости и гордости, выучился перебирать струны на гитаре, которая только-только начала входить в моду. Он выбрал этот инструмент потому, что на мандолине и лютне мастерски играли очень многие и тягаться с ними не было никакой возможности. Что же касается хороших гитаристов, то их в Неаполе пока еще не было и сравнивать исполнительский уровень дона Хуана было не с кем. А то, что он появлялся в обществе дам с совершенно новым, малознакомым инструментом, лишь еще более романтизировало его образ.
Однажды под вечер дон Хуан сидел в окружении придворных дам и перебирал струны гитары. Он старался поддерживать разговор, памятуя о наставлениях Аччайуолли.
– Скажите, синьор Джиованни, это правда, что вы однажды попали в плен к пиратам возле Майорки?
– Нет, конечно, – с обворожительной улыбкой отвечал дон Хуан. – Это случилось неподалеку от Сицилии. Наш корабль был взят на абордаж тунисскими флибустьерами.
Одна из дам восхищенно взвизгнула.
– А правда, что потом начался страшный ураган и пиратское судно стало терпеть бедствие? И страшные морские разбойники заплакали и принялись пить вино, прекратив борьбу со стихией?..
– О да, буря была ужасной, – вздыхал дон Хуан. – Ах, милые дамы! Шторм не признает никаких различий между своими жертвами. Перед лицом стихии, как и пред Божьими очами, все равны: и военный галион, грозно ощетинившийся пушками, и торговый неф, груженный дорогими товарами, и прогулочная каравелла богача, и утлый баркас рыбака. Мы стали тонуть!
– И тогда вы отобрали у пиратского капитана ятаган и зарубили его, – сверкая глазами, вступила в разговор другая придворная дама. – И взяли командование судном на себя!