Дон Жуан. Правдивая история легендарного любовника
Шрифт:
– И все пираты безропотно вам подчинились, – заключила третья. – Они стали откачивать воду, и корабль был спасен!
Дон Хуан задумчиво кивал головой, словно заново переживая те далекие драматические события.
– Шторм стих, – вздохнул он, – и на смену ему пришел полный штиль. Провизия быстро кончилась, и на корабле начался голод. Тогда мне пришлось пожертвовать своей любимой собакой – она была со мной в том плавании.
– Вы съели собаку? – округляли глаза неаполитанки.
– Да. И, доложу вам, с превеликим удовольствием! Всем досталось по небольшому кусочку. Но скоро закончилась пресная
– Как же вы остались живы? – сгорали от нетерпения дамы.
– Я приказал всем встать на колени и принялся громко молиться Господу нашему Иисусу Христу и Пречистой Деве Марии. Все тунисские пираты – а они были мусульманами – подхватили слова молитвы. И что бы выдумали? Внезапно обрушился ливень! Мы были спасены. А потом на небе засияла радуга – словно Божье послание, гласившее, что все невзгоды – позади!
– Да-да, – вторили дамы. – И все благодарили вас и нашего христианского Бога! А вы повелели пиратам прекратить свой кровавый промысел, отречься от ложной веры и окреститься во имя Господа нашего Иисуса Христа! И они все, как один, стали монахами.
Собственно, дону Хуану даже не требовалось придумывать что-то особенное: за него про его подвиги рассказывали восторженные неаполитанские поклонницы. Он лишь временами поправлял их – для пущей убедительности.
– А правда ли то, что в Иерусалиме, куда вы приехали, чтоб поклониться Гробу Господню, вас схватили слуги султана?
– Да, я был несколько неосторожен, когда молился, – грустил дон Хуан. – Вы не поверите: меня отправили в гарем, как девицу!
– Почему же не поверим? Нам эта история хорошо известна! В первую же ночь вы бежали из гарема, перебив всех евнухов и охрану. И спасли от поругания невинную гречанку!
– Потом, в благодарность за свое спасение, она полюбила вас и родила вам сына. Вы с ним встречались?
Чего только не наслушался дон Хуан о своей персоне и о своей жизни, полной самых необычных приключений! Постепенно Тенорио узнавал от придворных дам, кто же он такой. Оказывается, он – великодушный и милосердный к поверженным соперникам, нежный и галантный со своими поклонницами. Он – честный и бесстрашный, невозмутимый перед лицом опасности и самой смерти. Вот он какой! И даже среди благородных кавалеров, несмотря на их зависть, у него много друзей и почитателей.
Но гораздо больше, чем вымышленные рассказы о его мнимых подвигах, де Тенорио поразило следующее. Ни разу ни одна из придворных дам Неаполя не попросила его рассказать об искусстве совращения порядочных женщин и девушек, о страстных ночах, о неведомых никому, кроме него, изощренных ласках…
Многоопытные, развращенные при дворе королевы Джиованны дамы в душе оставались романтичными девочками. И синьор Джиованни, легендарный дон Жуан, был для них в первую очередь воплощением девичьих грез о благородном, бесстрашном рыцаре. Он – идеал возвышенной, а не плотской любви! А уж потом страстный и искусный любовник.
У этих женщин души и помыслы были чисты и поэтичны! Они только хотели казаться вульгарными и даже были убеждены, что действительно циничны и пошлы. Они соревновались в показном бесстыдстве и придирчиво наблюдали за собой: не выказала ли она хоть каплю унизительной сентиментальности?
Но такими они становились только в обществе придворных кавалеров, а особенно – в присутствии королевы Джиованны. В присутствии же своего идеала, дона Жуана, они говорили о своих былых идеалах. Разумеется, любая из них по первому зову отправилась бы с ним в постель, но лишь в силу привычных традиций неаполитанского высшего света.
Так проходил месяц за месяцем, и ничто, казалось, не предвещало беды…
Глава 7
Как-то раз Никколо Аччайуолли заехал за доном Хуаном, чтобы, как часто бывало, вместе отправиться на прогулку. В полумраке кареты, помимо великого канцлера, кастильский посол увидел совсем юную белокурую девушку с ярко-синими глазами. Чем-то она напомнила ему Бланку де Бурбон.
– Знакомьтесь, синьор Джиованни, – сказал Аччайуолли, – моя племянница Лючия из Флоренции. Лючии шестнадцать лет, она невеста прекрасного и богатого юноши, члена флорентийской синьории.
Лючия посмотрела на дона Хуана так, словно молила о пощаде. В голове кастильского посла впервые за все время отчетливо звякнул тревожный колокольчик.
Они осмотрели величественную капеллу Санта-Кьяра, где покоился король Роберт Анжуйский. Дону Хуану показалось, что возле гробницы своего благодетеля Аччайуолли украдкой смахнул слезу. Побывали в маленькой церкви Сан-Лоренцо, украшенной фресками Джотто, – здесь четверть века назад маэстро Боккаччо познакомился с Марией д’Аквино.
– С тех пор мой друг Боккаччо сильно изменился, – добродушно рассказывал великий канцлер. – В последние годы он был неудачлив в любви. Знаете, синьор Джиованни, почему он уехал их Неаполя во Флоренцию?
– Нет, не знаю, – рассеянно ответил дон Хуан и мельком взглянул на Лючию.
По ее равнодушному лицу он понял, что эта история хорошо известна юной флорентийке.
– Так вот, – продолжил Аччайуолли, – пару лет назад здесь, в Неаполе, синьор Боккаччо страстно влюбился в одну знатную молодую вдову. Эта дама, имени которой я называть не стану, была избалована вниманием самых блистательных кавалеров Неаполя. Она не просто отвергла Боккаччо, но еще и едко высмеяла его в придворных кругах. И он сбежал от позора.
Дон Хуан вспомнил рассказ письмоводителя Габриэля де Санчеса о том, как еще совсем недавно Никколо Аччайуолли звал Боккаччо вернуться на берега неаполитанского залива.
«Все ясно, – мысленно усмехнулся кастилец. – Поэт отверг твое лестное предложение, и теперь ты, канцлер, досадуешь на него, чувствуешь себя униженным. Вот и пересказываешь историю любовного поражения Боккаччо».
– Он стал злобным женоненавистником, – говорил между тем Аччайуолли, – даже сгоряча постригся в монахи. И, представьте себе, написал чудовищный памфлет против женщин под названием «Ворон». По сравнению с этим памфлетом синьора Боккаччо даже знаменитые проповеди Иоанна Златоуста, в которых он бичует женские нравы и пороки, выглядят восхвалением прекрасных дам! А «Декамерон»? Боккаччо не пощадил даже монахинь-пустынниц! Между прочим, он не придумал ни одной оригинальной истории! Вот хитрый банкир… Он ведь начинал здесь, в Неаполе, как представитель флорентийской ссудной конторы, принадлежавшей его отцу.