Донбасс
Шрифт:
Рекомендацию обоим дал Прокоп Максимович Лесняк. Дал с той торжественной суровостью, какая этому случаю приличествует, но только старым коммунистам ведома. "Вы смотрите! — казалось, говорил весь его строгий и парадный вид, когда, надев очки в тусклой серебряной оправе, подписывал он бумагу. — Смотрите, в какую партию я вас ввожу. Чувствуете? Ну, то-то!"
Приняли ребят единогласно, но переволновались они немало, особенно когда Виктор стал откровенно рассказывать историю бегства. А после собрания, притихшие, шли по темной улице домой и молчали, каждый по-своему переживая это самое великое событие в их жизни.
— Ну, а дальше как теперь жить будем? —
— А работать! — отозвался Виктор. — Раньше рубали мы уголь по-комсомольски, теперь по-партийному надо рубать.
— А с учебой как? Не поедем?
— С учебой успеется.
— Тогда давай хоть в вечерний техникум запишемся.
— Ну, давай! — не раздумывая, согласился Виктор.
Он согласился только потому, что этого Андрей хотел. А сам он в те поры и не собирался стать инженером или техником. Зачем? Ему и в забое хорошо. И с каждым днем все веселей и лучше. Однако, подчиняясь Андрею, он стал ходить по вечерам в техникум. Сперва скучал, потом привык. Но жил он, всей душой жил только в своем уступе.
За эти пять лет на "Крутой Марии" прожил он большую забойщицкую жизнь. Доводилось ему рубать уголек и крепкий, и мягкий, и "фиялку", как называют шахтеры мокрый, тяжелый пласт. Работал он и на аршинной "Аршинке", и на "Девятке", и на твердом "Алмазе", и на капризной, словно танцующей, "Мазурке", и на хитром, увертливом "Никаноре", и на "Куцем" пласту, и на "Соленом", и на "Вонючем", прозванном так оттого, что тут уголь едко пахнет сероводородом, и на "Известнячке", где кровля хорошая, прочная, и шахтеры там работать любят, и на "Берале", где кровля слабая… Сколько километров прошел он со своим отбойным молотком за эти пять лет под землей? Сколько тысяч тонн угля выдал на-гора?
В лето 1935 года он работал на новом горизонте 640, в третьей восточной лаве, у дяди Прокопа…
Паша Степанчиков, ученик Виктора, любил хвалиться перед ребятишками своей улицы.
— Вы хоть знаете, ребята, у кого я работаю? У самого Абросимова, Виктора Федоровича. От як! А вы знаете, как дядя Виктор уголь рубает? Як Буденный шашкой! А знаете, какой у него кулак! А-а! У него кулак — могила, смертью пахнет. Его на шахте все боятся, а он никого, даже Деда… От у кого я работаю!
В уступе он влюбленными глазами следил за работой своего учителя.
— Ой, дядя Виктор! — восхищенно шептал он. — Ой, як же ж вы здорово уголь рубаете!.. От я видел в цирке, как там на рапирах бились, — так куды там, у вас красивше!
Виктор слышал это и усмехался. Он любил, когда люди его хвалили, даже если это и Паша Степанчиков. Он и сам чуял в себе сейчас богатырские силы. Вот сбылось: размахнулся — улица, повернулся — переулочек. Когда-то он мог только мечтать об этом. Сейчас он легко давал две нормы в упряжку. Он бы мог давать и больше, с досадой подумал он, если б было где развернуться. Ему уже стало тесно в этом карликовом уступе. Что ему жалкие восемь метров? Вот и до полудня еще далеко, а он уже прошел их, дальше идти некуда.
— Ну что, Пашка? — сказал он, выключая молоток. — Конец свадьбе? — Он посмотрел, как летели вниз последние глыбы угля, потом заложил руки за голову, потянулся всем телом и сказал уже скучным голосом:
— Ну давай крепить, что ли.
Крепить он не любил. Он считал это не забойщицким, а подсобным, плотничьим делом. Какого черта должен он подбивать колышки под кровлю? И молоток полсмены лежит без дела.
Он сказал вдруг
— Я б один мог пройти всю лаву…
Он сказал это сгоряча, со злости, оттого, что хмельно бродила в нем неистраченная забойщицкая удаль. Но увидел тень сомнения на лице своего верного ученика и нахмурился.
— Ты что, Пашка, не веришь? — грозно спросил он.
Пашка не верил. Он во все поверил бы, в любой подвиг своего героя, даже самый фантастический. Поверил бы в то, что дядя Виктор один, левой рукой раскидал в драке целую сотню шахтеров. Поверил бы, что в дальних выработках, куда Пашка Степанчиков и нос сунуть боится, дядя Виктор встретил самого Шубина и в единоборстве победил его. В любую сказку, в любую небывальщину свято поверил бы бедный Пашка Степанчиков. Но он был шахтерский мальчонка, внук и сын шахтера, и он не мог поверить в то, что дядя Виктор — даже дядя Виктор! — один за смену пройдет всю лаву — восемьдесят метров.
Он смущенно залепетал:
— Ой, дядя Виктор!.. Так это ж никак невозможно такое подобное… Вы як хочете…
— Ладно! — строго остановил его Виктор. — Крепи давай! — Сейчас он снова был весь в работе.
Еще два часа оставалось до конца смены, а Виктору больше нечего было делать в уступе.
— Ну, Пашка, — сказал он, усмехнувшись, твое счастье, что попал ты к такому забойщику, как я. Можешь теперь свободно ехать на-гора да гулять, — твое счастье. А я к Андрею заверну.
Он собрал инструменты, сложил их в сумку и пополз в уступ к Андрею. Тот еще крепил. Виктор молча лег в сторонке, прямо на уголь. Отчего вдруг стало ему так невесело? Скучно, что ли?
Тихо потюкивал топорик — это Андрей подбивал обаполы под нависший корж. Андрей тоже скоро кончит урок, и тогда уж им обоим нечего будет делать в лаве. Придется ехать на-гора. Ну что ж, это хорошо, в бане толкотни не будет. Они свой дневной урок выполнили.
С честью. Перевыполнили даже. Не стыдно людям в глаза глядеть… А выехать на-гора почему-то стыдно!
"Да мы-то тут при чем? — словно оправдываясь перед кем-то, подумал Виктор. — Вы нам ходу дайте, ходу!"
Он лег на спину и широко разбросал руки. Хорошо! Что ни говори, хорошо! Уголь прохладный, влажный, можно вообразить, что лежишь ночью в степи на сырой траве или на мокром песке у Псла… И тогда кровля над головой представится тебе темным-темным небом, а свет шахтерской лампочки, зацепленной за обапол, — светом далекой звезды. Когда-нибудь люди будут летать на звезды! Если б Виктор попал в летчики, он обязательно определился бы в межпланетную авиацию. Такой нет еще? Ну, будет! А сейчас ему, как шахтеру, больше пристало стремиться не ввысь, а вглубь. Хорошо б пробить такую шахту, чтоб до самого центра земли!.. Говорят, там одна расплавленная лава. Интересно… Когда-нибудь люди всего достигнут: и звезд, и центра земли, и полного счастья. Это будет, вероятно, уже при мировом коммунизме. "Интересно, чи доживем мы с Андреем до этого? Ну хоть не до всемирного, а до первоначального?"
— Коммунизм! — проворчал он. — А пока два здоровых бугая себе ладу найти не могут. И в штреках грязь… И пути неисправны…
— Что? — откликнулся Андрей.
— Ничего… Это я к слову…
Нет, лучше не думать об этом! "Да что в самом деле? — рассердился он сам на себя. — Чего я себе голову морочу? Начальство не думает, а я что ж?.. Что мне, больше всех надо? Я шахтер, я про шахтерское думать должен — про баню та про борщ…" Но он уже не мог не думать о главном…
Андрей кончил крепить и с сожалением отложил топор в сторону.