Дорога китов
Шрифт:
– Бодвар, ты и Валкнут, возьмите еще троих и ступайте обратно к двери. Когда Орм через колодец доберется до нее, ему может понадобиться помощь. А потом позовете нас.
Оба тяжко вздохнули. Бродить по этой богами проклятой горе никому не хотелось. Однако все лучше, чем спускаться в колодец. Но Эйнар сказал - «когда» я доберусь до двери, а не «если» доберусь.
Я почувствовал рядом Хильд, ее ладонь на моей голой руке. Я заглянул в ее темные глаза и увидел страх. «Однако не за меня», - подумал я, засовывая в сапог огниво и едальный нож.
На краю каменного кольца Эйнар стиснул мою руку, его взгляд впился в мое лицо, как когти. Он ничего не сказал и сразу же отпустил меня.
Снова в колодец, с факелом в руке. Очутившись вблизи отверстия, я велел остановиться и немного повисел, изучая дыру. Потом изогнулся и просунул в него ноги по колено.
Слишком узко. Как быть с факелом? Под пояс не засунешь, пока он горит. А в темноте оставаться не хотелось.
В конце концов я придумал. Развязал штаны, вытянул из них завязку. Штаны упали, повисли на сапогах, я оставил факел тлеть, привязал конец завязки штанов к его торцу и сделал петлю.
В темноте я повесил петлю себе на шею, потом пролез в дыру, отпустил веревку - и остался один. В темноте. В дыре размером не больше склепа.
Она шла вниз под углом, как и следовало ожидать, и я сулил самые богатые жертвоприношения всем богам - асам, ванам и прочим, о которых только мог вспомнить, молясь, чтобы дыра не стала уже. Руки за головой, ладони распластаны на грубом камне - обычная скальная порода, подумал я тем уголком рассудка, который не вопил в ужасе.
Точно могила. Темно... Я ударился обо что-то и остановился. Твердое. Застрял.
Ничего подобного мне прежде испытывать не доводилось. Сам не знаю, как не закричал, не забился в страхе. Свод давил, пот заливал и жалил глаза, я слышал свое хриплое дыхание в этой жаркой тьме.
Я лежал, вытянув руки за головой, и пытался оттолкнуться. Бесполезно. Ноги уперлись в твердое. Я чуть-чуть приподнял колени к потолку, оцарапался и почувствовал, как течет из ссадины кровь. Уперся - ноги нащупывали только камень.
Я сморгнул, чтобы избавиться от пота, перевел дыхание и попытался подумать. Дыра сворачивает! Ну конечно! Я уперся в поворот.
Извернулся - ощутил, как ноги скользят, - вздохнул с облегчением - понял, что уже не скольжу, а падаю. Я полетел вниз, обдирая кожу на ладонях, и врезался во что-то, головой и ободранными локтями ударившись о нечто твердое.
Пыль. Почти невозможно дышать. Задыхаясь, я утратил остатки храбрости, заметался, но потом с немалым трудом выбрался из того, что казалось постелью, - и снова наткнулся на что-то жесткое.
Я вдруг увидел свет - внутри своей головы, - и когда наконец со стоном выпрямился и потрогал рану, руки стали липкими. Но я мог дышать, хотя пыль еще не осела.
Кажется, лестница. Я стал карабкаться. По счастью, факел не потерялся, а в сапоге у меня были нож и огниво. Чирк! Первая искорка оказалась яркой, и я разглядел, что стою в рудничном треке, - «лестница» оказалась деревянными поручнями.
Еще искра, еще и еще - сухой мох затлел. Я медленно и осторожно раздувал огоньки, потом поднес мох к факелу - и у меня появился светильник.
Квадратное помещение футов десяти в высоту. То, что я принял за постель, оказалось кузнечным горном с металлическими краями, полным золы. Черная завеса кружилась под потолком и медленно оседала на мое тело.
Какие-то бочки, рядом с ними покосившийся стол с покрытыми пылью инструментами. Рудничный трек уходил в темноту в обе стороны. В пыли я различил на полу брошенную лопату.
Я поднялся, вытер от пота глаза, высоко поднял факел. Кузнечные мехи, стоило до них дотронуться, рассыпались в прах. Мое внимание привлекла наковальня. Покрыта пылью и паутиной, на вид тяжелая - вдвое тяжелее Скапти, и ржавая. В наковальне была щель, глубиной в треть моего пальца, по всей ширине.
Я выплюнул пыль и подобрался к столу. Из двух бочек что-то пролилось или высыпалось на пол. Я нагнулся и понюхал. Металлические опилки. Еще в одной бочке был песок. По другую сторону стола стоял каменный бочонок, в котором, вероятно, держали воду.
Инструменты казались обычными для кузницы: молотки, клещи, молоты, все покрыто паутиной и ржавчиной. А вот наверху, на стене, что-то блестело.
Я поднес факел поближе и увидел вырезанную в скале полку с длинной ниткой рун. Я не смог прочитать их; не странно ли - норвежец умеет читать на латыни, но не знает рун.
На полке лежало нечто вроде палки, как следует промасленной, с квадратным наконечником: две медные заклепки крепили шишку из блестящего металла, выступавшую из деревянного стержня на длину большого пальца и ровно обрезанную. Я не стал ее трогать - после того как меха распались в пыль, не хотелось ни к чему прикасаться. Зола по-прежнему сыпалась с потолка, и тяжесть свода давила на меня.
Вдобавок было в этом куске дерева что-то, что мешало притронуться к нему. Он казался странным... чужим...
В конце концов я взял тяжелый молот, весь ржавый, с железной рукояткой. С оружием в руках стало легче. Другое дело - чем оно поможет, если явится призрак мертвой женщины?
Я огляделся, пытаясь определить направление, чтобы не уйти вниз, в лабиринт заброшенного рудника.
Внезапно факел стал оплывать, и мое сердце пропустило удар. Но потом меня как осенило: я поднял факел; и легкий ветерок шевельнул пламя. Обругав себя, я двинулся в ту сторону, откуда сквозило.
Дверь, когда я в конце концов увидел ее, почти привела меня в отчаяние. Засов был тяжелым, пришлось бить по нему молотом, пока он наконец не вывалился. Тогда я толкнул дверь, услышал крики, увидел лучик света, а потом чьи-то пальцы обхватили кромку двери.
Рывком, подняв тучи пыли, она отворилась, впустив в шахту солнечный свет. Волоча ноги и путаясь в скрутившихся штанах, я выбрался наружу.
Впереди возвышался Валкнут, Бодвар и остальные позади. Они замерли, потом уставились на меня. Затем Валкнут как-то осел, обхватил себя руками и отступил. Бодвар указал в мою сторону пальцем, его губы зашевелились.