Дорога превращений. Суфийские притчи

Руми Джалаладдин

Воющий муэдзин

Муэдзин, провозглашающий с минарета призыв к молитве, символизирует проповедника, а голос — внутренние, душевные, качества этого учителя веры. Рассказ подчеркивает, что нередко основное впечатление на ученика оказывает та форма, в которой преподносится поучение («не пел он, а выл»). Свойства души самого наставника обязательно отражаются в его наставлениях, поэтому оскверненность его сердца («вой, содрогающий ночь») может произвести на слушателей воздействие, полностью обратное ожидаемому.

Д. Щ.

Воющий муэдзин

Дурной муэдзин в неком городе жил:Зовя на молитву, не пел он, а выл.Так дико звучал с минарета призыв,Что всяк содрогался, ни мертв и ни жив.Под вечер заслышав тот голос вдали,Всю ночь горожане уснуть не могли,И сами уж взвыли от жизни такой!Призвав муэдзина, совет городскойВручил ему полный кошель серебра:«Наш друг, тебе в путь отправляться пора!Нельзя, чтобы пеньем прекрасным такимЛишь мы наслаждались! Ты край наш покинь,Пусть люди услышат и в прочих местах,Сколь громко тобой прославляем Аллах!Призывы твои, предварив Страшный суд,Пусть их ужаснут и от ада спасут!»И

наш муэдзин к каравану пристал,Чтоб в Мекку податься, к священным местам.Случилось, что ночь проводил караванВ краю иноверцев, в земле христиан.И вот муэдзин преисполнился сил —К молитве ночной призывая, завыл!Корили его: «Зря распелся ты тут —Вдруг толпы неверных на нас нападут?!»Но утром явился к ним в стан лишь один,Веселый и радостный, христианин.Он кланялся всем, был он счастлив до слез,С собой дорогие подарки он нес:«Где ваш муэдзин, где тот славный герой,Что спас мою дочку ночною порой?»Сказали ему: «Это, верно, обман,Ведь за ночь никто не покинул наш стан!»А он: «Я всю правду поведаю вам:Давно моя дочь полюбила Ислам,И клятву ее повторяли уста:«В Ислам перейду, отступлюсь от Христа!»Скорбел я и слезы пред Господом лил,Ее возвратить к вере предков молил.И вот среди ночи знак свыше нам был —К молитве зовя, муэдзин ваш завыл!И в страхе спросила меня моя дочь:«Что это за вой, содрогающий ночь?»А я отвечал ей: «Всегда так ревут,Когда мусульман на молитву зовут!»Она же вскричала: «О ужас и страх!Насколько прекраснее пенье в церквах!»Под вой этот дикий я сладко заснул,Хоть долго еще он призыв свой тянул:Ведь ваш муэдзин, проревев, словно мул,Строптивую дочь мою в церковь вернул!»

Суфий, судья и сейид

Притча аллегорически повествует о разладе между тремя подходами к религии, которые в действительности призваны взаимно дополнять друг друга: суфий олицетворяет мистическое познание, судья (факих — мусульманский законовед) — теоретическое богословие, а сейид (потомок пророка Мухаммада) — практическое наставление в праведности. Помимо этого здесь присутствует скрытое указание на совместную ответственность духа (рух), разума (акл) и животной души (нафс) в прегрешениях человека. Очередность наказаний свидетельствует о причастности ко греху в первую очередь духа («суфий»), во вторую — разума («сейид») и лишь напоследок — плотского начала («факих»). Только действуя вместе, они могут «похитить запретные плоды» из мира («сада»), принадлежащего Творцу («садоводу»), т. е. — совершить грех.

Д. Щ.

* * *

Здесь Руми особенно поэтично выражает ту идею воздаяния, которая, в той или иной форме, утверждается каждой из великих религий человечества. Достаточно сравнить евангельское: «…Какой мерою мерите, такой и вам будут мерить» (Матф. 7, 2) — с индуистскими и буддийскими представлениями о кармическом воздаянии. Та же идея находит отражение в фольклоре всех народов (ср., например, русскую народную пословицу: «Как аукнется, так и откликнется»). В наше время, когда идет активный процесс расслоения общества на богатых и бедных и богатство зачастую наживается бесчестным путем, молодое поколение, как никогда прежде, поставлено перед выбором: преступить ли моральные нормы из соображений корыстолюбия или воздержаться от этого, памятуя о законе Божественного воздаяния? Поэтому сейчас особенно важно на многочисленных примерах из Священных Книг, а также окружающего мира, собственного опыта, мировой литературы и т. п. наставлять подрастающее поколение именно в этом духовном законе. Как видно из притчи Руми, воздаяние настигло ее героев уже при жизни. Как мы знаем, бывает и иначе…

М. Х.

Суфий, судья и сейид

Один садовод, заглянув за ограду,Увидел, как бегают воры по саду.Его удивил необычный их вид:Да это же суфий, судья и сейид!Подумал он: «Я не тяну на героя:Ведь я-то один, а воров — целых трое!Чем мне одному затевать с ними бой,Не лучше ль поссорить их между собой?»Сказал он: «Салям! Сколько лет мы знакомы!»И суфию молвил: «Дражайший, из дома —Вот тут, по соседству — нам коврик возьми:Я рад пообщаться с такими людьми!»Чуть суфий ушел — он судье и сейидуСказал: «Вам не кажется: он только с видуВоздержанный малый и строгий аскет?А так — ничего в нем суфийского нет!Я прямо скажу вам: сей лжец и пройдохаВ порядочном обществе выглядит плохо!Я думаю, вам и самим ни к чемуОбщаться с мерзавцем, что метит в тюрьму?Вас все уважают — судью и сейида,Поскольку вы люди почтенного вида,И слово Корана у вас на устах!Зачем рядом с вами такой вертопрах?!Когда он придет — вы меня извините, —Вы коврик возьмите, его же — гоните:Такие ханжи никогда не в чести!И будем мы с вами беседу вести».И вот, когда с ковриком суфий вернулся,То фыркнул судья, а сейид отвернулся…Отправился тот восвояси, но вотЕго нагоняет в пути садовод,И палкою — бац по спине и пониже:«Я слышал, любезный, ты — суфий? Скажи же,Какой это дервиш, наставник души,Тебе воровать по садам разрешил?Тебе подсказала подобную темуДжунайда или Байазида система?!»И суфий, от боли на землю упав,Сказал садоводу: «Почтенный, ты прав!Но теми двумя, кем так подло я предан,Да будет и ими вкус палки отведан!То зло, что излили они на меня,Пусть к ним возвратится в течение дня!..»…К гостям садовод, спрятав палку, вернулся,Лукаво-почтительно им улыбнулсяИ молвил сейиду: «Поблизости тутСлужанка готовит нам несколько блюд,Скажи — мы заждались!..» — Сейида уславши,Судью вопросил он: «Светило ты наше,Ответь мне — я прав, иль мне кажется, все ж,Что вовсе с Пророком сейид сей не схож?Скажи — ведь такое случается

редко?А разве не сходство потомка и предкаО родственной близости их говорит?Ну, сам ты подумай: какой он сейид?С Пророком в родстве — а такой оборванец?Я точно уверен, что он — самозванец!Кто ж скажет, к примеру, что ты — не судья?Порукой тому — вся ученость твоя!»Почтительной речью судья обольстился,Во всем с садоводом тотчас согласился,А тот возле дома сейида настигИ палкой ударил его в тот же миг:«Скажи мне, о ветвь самого Мухаммада:Дозволено ль красть тебе фрукты из сада?Давно иль недавно Небес благодатьТебя научила плоды воровать?Так в чем, поясни, ты подобен Пророку?!» —И так напоследок огрел его сбоку,Как вряд ли сумел бы и враг-хариджит.Сейид, весь в слезах, на тропинке лежитИ молвит: «Судьей беззаконным я предан,Но радуюсь я, что получит он следомТакую же долю заслуженных мук, —Ведь хуже собаки забывчивый друг!»И вправду, к судье садовод возвратилсяИ с палкой тотчас на него напустился:«Не ты ль наш судья, что судебный уставВесь вызубрил, тысячу раз пролистав?А раз ты законник, узнать тебе впору,Что руку рубить полагается вору!А ну-ка, ответь мне: какие судыСрывать разрешают чужие плоды?!.»Судья отвечал: «Я друзей своих предал,За это и вкус твоей палки отведал.Так будет проучен любой, в свой черед,Кто, лестью прельщенный, друзей предает!»

Предопределение

Притча иллюстрирует богословский спор о взаимоотношении между Божественным предопределением и свободной волей человека. В Исламе сторонниками доктрины полного предопределения являются джабариты. Суфии же, в противоположность им, подчеркивают необходимость усилий со стороны человека на пути просветления и спасения души. В притче джабарит представлен сатирически в образе вора.

Д. Щ.

* * *

В виде вора, орудующего в чужом саду, здесь выведен сторонник идеи абсолютного предопределения. Если внимательно вглядеться в историю религий, можно убедиться, что идея фатализма нередко служила прикрытием для злодеяний (в данной притче — «воровства»). «Сад» символизирует общину верующих (араб. умма — исламское сообщество; ср. с образом «Божьего виноградника» как народа Господня или общины верующих у библейских пророков и в Евангелии). Служитель религии, недостойный своего призвания и прикрывающий корыстолюбие «благочестивыми» рассуждениями, чужд по духу тому «саду», в котором пытается столь ловко орудовать. Ему противостоит «садовник» — хранитель «сада», т. е. суфийский шейх, чье призвание — защита и приумножение в земном мире истинной духовности. «Связав» и «избивая» чужака (т. е. обезоружив его аргументами и одолевая в богословском споре), «садовник» обрушивает на его голову слова: «Каждый мой удар есть воля Божья!»

М. Х.

Предопределение

Вор был спокоен и не ждал беды,Когда в чужом саду срывал плоды.«Ты кто такой?» — садовник закричалНо вор ему бесстрашно отвечал,Поскольку в богословье был не слаб:«Бог — мой кормилец, я — Господень раб!В Его саду я скромно пировал,Вкушая то, что Он мне даровал!»«Ты прав, мой друг, — садовник подтвердил. —И наказать тебя сам Бог судил!»И тут он вора крепко обхватилИ к дереву веревкой прикрутил,И палкой стал охаживать, да так,Что начал умолять его бедняк:«Помилуй! Чем тебя я разъярил?Я Божью волю, не свою, творил!»А тот в ответ: «Коль мыслью ты не слаб,Пойми, что я ведь тоже — Божий раб!Ты — Божий, но и палка — Божья тоже,И каждый мой удар есть воля Божья!»

Горожанин и сельчанин

В образе горожанина выведен человек, постоянно ублажающий других, потворствуя эгоизму их нафса и ожидая себе от этого доброго воздаяния. Сам нафс изображен в виде близкого к природе сельчанина. Однако животное начало человеческой природы не способно сострадать людям: оно может сочувствовать только другому «животному», сродному ему самому («родной ослице»). Настоящая дружба с тем, в ком господствует эгоизм, — невозможна.

Д. Щ.

* * *

Очень сложный вопрос о взаимоотношении между предопределением свыше и свободной волей человека всегда волновал богословов. Здесь Руми кратко излагает суфийский взгляд на эту проблему: человек, постоянно занятый размышлениями о сфере Божественного («именем Божьим твой разум пленен»), может оказаться глухим и невосприимчивым к исходящим от Бога заповедям человеколюбия. От самого человека зависит, как он направит свою волю — в соответствии с волей Творца или против нее. Таким образом, от фаталистов (прежде всего исламских) суфии отличаются тем, что уделяют значительное место свободе воли и человеческим усилиям. А уж от того, следует ли человек заповедям Божьим или служит лишь собственной выгоде, зависят и все его жизненные проявления. Притча иллюстрирует «несимметричные» отношения, возникающие между щедрым даятелем, стремящимся доставлять благо, и эгоистом, который, привыкая к даяниям, требует все больше. Настоящая дружба предполагает взаимообмен между душами. Когда же один из друзей предпочитает только получать, ничего не отдавая, отношения между душами приобретают оттенок вампиризма, который приносит вред обоим: у дающего убывает, а принимающему даяние не идет впрок, поскольку без взаимности оно лишь умножает эгоизм и усиливает отчужденность неблагодарной души от Бога и людей. С другой стороны, чтобы стать проводником благ, исходящих, в конечном счете, от Создателя, нужно уметь хорошо выбирать точку приложения своих усилий. Горожанин в разбираемой притче «около лет десяти» проявлял «сколько угодно» щедрости, расточая гостеприимство впустую и так до конца и не поняв, какими свойствами обладает его гость. Итак, согласно суфийской концепции, чтобы по-настоящему творить добро, человек должен стать мудрым и прозорливым. В противном случае ему, «слепому сердцем», помогут прозреть лишь те «научающие страдания», которые перенес незадачливый горожанин.

Что же касается «внутреннего зрения», — по отношению к нему Руми различает три разновидности людей. Первая — это те, чья душа обладает «ясным взглядом». Речь идет о духовно видящих — мудрецах, суфийских шейхах, которые интуитивно воспринимают внутренний мир своих собеседников. Вторая — те, которым помогает «разум, как посох». Такие люди опираются на рациональные методы постижения и не должны обольщаться внешними признаками радушия и человеколюбия. Наконец, третья разновидность — те, кто руководствуется в отношениях с людьми эмоциями («посох в бессилье роняет рука» — т. е. разум перестает быть опорой). Последним легче всего ошибиться, и таковым Руми предлагает найти себе «проводника» — человека «зрячего». Очевидно, обычный человек находится где-то между вторым и третьим из описанных состояний. Горожанин же, герой данной притчи, как бы «уронил посох», целиком доверившись своим эмоциям, — и поэтому потерпел полный крах. В то же время его «друг», сельчанин, как видно, полагает, что твердо опирается на «посох» своего разума, постоянно «имя Аллаха в сознанье храня». Однако, считая себя богословски образованным и праведным человеком, он находит возможным оставить голодной на улице целую семью, возлагающую на него надежду. Это, как мы видим, перечеркивает всю его «праведность». Последняя ведь как раз и состоит в том, чтобы любовь к Богу проявлялась в любви к ближнему (ср. в Новом Завете: «Мы знаем, что мы перешли из смерти в жизнь, потому что любим братьев; не любящий брата пребывает в смерти» — I Иоан. 3, 14).