Известный ремесленник в городе жил,И с неким сельчанином крепко дружил:Сельчанин к нему приезжал ежегодноИ мог оставаться на сколько угодно.Когда ж уезжал, повторял всякий год:«Надеюсь, друзья, что придет мой чередОднажды вас вывезти к нам, на природу,Где дети веселье вдохнут и свободу,Где что ни увидишь — одно любованье:Цветов пестрота да хлебов созреванье!»И думал хозяин, себе в утешенье:«Что ж, время придет, я приму приглашенье».А тот умолял все теплей и душевней,Чтоб друг к нему выбрался летом в деревню……Прошло где-то около лет десяти,И бывшие дети, успев подрасти,К отцу подступили: «Твой друг нам обязан,Ведь он многолетними клятвами связан,Что примет в деревне всю нашу семью, —Так пусть же покажет нам щедрость свою!..»…О друг мой! Душе, кроме ясного взгляда,Другого помощника в жизни не надо.Слепому же сердцем, чтоб мирно пройти,Пусть разум, как посох, послужит в пути.Коль посох в бессилье роняет рука, —Куда ж ты, незрячий, без проводника?!.…И вот уж отец запрягает волов:Он лучшего друга проведать готов,Порадовать душу в саду и на поле.А дети
его веселятся тем боле:Ведь издали даже колючек кусты —Как россыпи роз для крылатой мечты!..…И вот, наконец, на последнем ночлегеДоев те припасы, что были в телеге,Семья подъезжает и смотрит вокруг, —Но к ним не выходит любимый их друг!Гостей долгожданных он встретил обманом,Он так поступил, как нельзя мусульманам,Была лицемерьем его доброта:Он спрятался, скрылся и запер врата!Приезжий, вкусив от подобных щедрот,Пять суток провел у злосчастных ворот:Не мог он домой повернуть свои дрожки,Поскольку еды не осталось ни крошки.Когда ж приоткрылись ворота на миг,Он друга увидел, и поднял он крик:«Как можешь ты взглядом смотреть столь суровымНа тех, в чьем жилище питался ты пловом?!Вот — дети мои, здесь я бедствую с ними!Давно ли успел ты забыть мое имя?»Сельчанин в ответ: «В мире каждый уменИ может назваться любым из имен.А мне ведь ни имя твое, ни прозваньеНе может прибавить ни веры, ни знанья.Ведь я позабыл, как зовут и меня,Лишь имя Аллаха в сознанье храня!Уйди поскорей и меня не морочь!» —И запер ворота. И новая ночьДожди на бездомных обрушила с силой,И ярость и гнев в их душе погасила —Остались лишь слезы. И снова у вратСтучался приезжий, как сутки назад.Сельчанин врата отворил с неохотой,А тот: «Я охвачен одной лишь заботой —О детях! Прошу — отведи нам сторожку,Чтоб в ней пообсохнуть, погреться немножко,Тогда на тебя я не буду сердитЗа дни, что тянулись, как годы обид!»А тот: «Есть в саду моем ветхий шалаш,Живал в нем когда-то плодов моих страж.Туда я пустить вас на время готов,И будешь ты сад мой стеречь от волков!..»…Взял стрелы приезжий и лук натянул,Ходил он по саду и глаз не сомкнул, —И зверя заметил! И меткой былаВо мраке пронзившая зверя стрела.И зверь, испуская свой дух где-то рядом,Наполнил окрестность и громом и смрадом.Сельчанин на грохот раздавшийся мчится,Крича: «О преступник! Убийца ослицы!Обласканный мною, ты жизни лишилРодную ослицу — отраду души!»Ответил приезжий: «Не мешкая долго,Я волка заметил — и выстрелил в волка!Что делала ночью ослица в саду,И стражу на страх, и себе на беду?»Но тот повторял, и вопя и стеная:«О сердца подруга! Ослица родная!Что мне ни тверди, — я ослицу своюПо тяжкому духу всегда узнаю!»И тут-то приезжий, расширив зрачки,Неверного друга схватил за грудки:«Я вижу, тебе, лицемерная рожа,Ослица — старинного друга дороже?!А ты-то твердил, что не помнишь имен, —Мол, именем Божьим твой разум пленен,Мол, Бог твое сердце величием полнит,Людских же прозваний оно не упомнит…Так как же ты вспомнил, ответь поскорей,Столь быстро зловонье ослицы своей?!Спасибо ослице: вдохнув ее смрад,Мы чуем обманов твоих аромат!..»…Мой друг, не хвались, что ты лучший портной,Покуда рубахи не сшил ни одной!Не мни: «Я герой!», не вопи: «Я Рустам!»:Всё в жизни расставит Аллах по местам…
Шакал, ставший павлином
Шакал в восточном фольклоре — образ лукавства и вероломства, а павлин — бессмертия. Шакал символизирует в этой притче шарлатана, притворяющегося великим духовным наставником (кутбом — «полюсом притяжения» для ищущих Истину, руководителем поколения). Однако шакал, который «расцветку изменил», не озарен «светом свыше», т. е. не имеет благословения (барака), связанного с особыми духовными дарами; он также не умеет «кричать по-павлиньи», т. е. из уст его не слышатся поучения, внушаемые Богом. Ряд сопоставлений завершается упоминанием о человеке, выдающем себя за паломника, но в Мекке не бывавшем — таков и лжесуфий, не имеющий внутреннего опыта общения с Богом, а лишь имитирующий состояние вдохновения. Ср. евангельское уподобление лицемеров от религии «окрашенным гробам» (Матф. 23, 27–28), а также прозвище «крашеные», которое Талмуд прилагает к носителям напускного благочестия (трактат Сота 22б). К подобному случаю приложимы слова Корана: «Они тщатся обмануть Аллаха и уверовавших, но обманывают только самих себя, не ведая [этого]» (Коран 2, 9).
Д. Щ.
Шакал, ставший павлином
Шакал в красильню забежал случайноИ искупался там в красильном чане.При этом он расцветку изменилИ сам себя павлином возомнил,Крича везде: «Я новое творенье!Взгляните на павлинье оперенье:На мне сверкают радуги цвета,И я другим шакалам не чета!»Но отвечали прочие шакалы:«Пойми, что, как бы шкура ни сверкала,Лишь тот, кто светом свыше озарен,Назваться может райских птиц царем!Иль думаешь и впрямь, что краски этиТебе позволят выступать в мечетиИ проповедь премудрую читать?Нет, лицемер, тебе святым не стать!Кто нравом отличается звериным,Тому не быть сиятельным павлином!»Но наш шакал в своем высокомерьеСказал: «Смотрите, вот — павлиньи перья!Они — избранья непреложный знак,Султанства моего высокий флаг!Они — с небес, иначе же — откуда?Я — веры доказательство, я — чудо,Я — свыше утвержденный властелин,Я — райского величия павлин!»А те ему: «Но вотчину своюТы зрел хоть раз? Ты сам бывал в раю?»«Нет, не бывал пока…» — «А благодатьСвою другим ты можешь передать?»«Пока что нет…» — «Но, мудрости печать,Хоть по-павлиньи можешь ты кричать?»«Нет, не могу…» — «Какой же ты павлин?Лишь сам собой ты признан и хвалим!Что ж ты про Мекку напеваешь нам,Коль хаджа не свершал и не был там?!Ты красками измазался в красильне,Павлину же величье дал Всесильный!»
Посол Луны
Сюжет заимствован из «Калилы и Димны». Притча, переосмысленная на суфийский лад, сатирически рисует представителей официальной духовной иерархии («заяц»), которые с помощью запугиваний и ловко подстроенных «знамений» оказывают влияние на светскую власть («царя слонов») и получают посредством этого доступ ко благам мира сего («питьевой воде»). Зайцу, не получавшему, в действительности, никаких «указаний» от Луны, Руми уподобляет тех проповедников, которые берутся толковать волю Бога, не имея с Ним прямого общения.
Д. Щ.
Посол Луны
Слоны близ ручья поселились однажды,И местные звери изныли от жажды:От места, где расположились слоны,Животные прочие оттеснены!Тут лживый зайчишка ко главному в стадеВоззвал горделиво, спасения ради:«О царь, хоть тебе и подвластны слоны,Я послан доставить приказ от Луны!Сегодня же ночью вы прочь уходите,Луну не гневите, воде не вредите,Иначе Луна в полнолуния часОтнимет
и зренье, и разум у вас!И будет для вас указаньем и знаком,Что, как только местность покроется мраком,И вновь вы напиться сойдете к ручью, —Луна вам покажет всю ярость свою:Едва только вы прикоснетесь к водице —Луны отраженье в ручье исказится!..»…Вот царь, убедиться в той вести готов,Во мраке повел к водопою слонов:Едва лишь он хоботом влаги коснулся,Лик лунный в волне задрожал, встрепенулся,И в панике прочь побежали слоныОт злобы и гнева ужасной Луны!..…Но мы — не слоны, а потомство Адама,Должны проверять предсказанья всегда мы,Чтоб с помощью трюка любой лжепророкЗа правду нам выдумку выдать не смог!
Поэт и визирь
Поэт, воспевающий царя, символизирует здесь мусульманина, восхваляющего Бога. Первый визирь Хасан (араб. «сострадательный», «благочестивый») означает суфийского шейха, «близкого» к Богу и могущего поэтому испрашивать у Него благодать для верующих. Второй же визирь, злой и жадный, — образ шейха, не обладающего благими качествами, но вводящего людей в обман своим именем. Не будучи заступником за них перед Богом, такой шейх способствует лишь уменьшению потока благодати («золота»), изливаемой свыше на земной мир.
Д. Щ.
Поэт и визирь
Поэт в поэме восхвалил царя —И вдохновенье не потратил зря.Воскликнул царь: «За столь достойный трудПусть тысячу монет певцу дадут!»Но возразил царю визирь Хасан:«Владыка, ты признать изволил сам,Что столь великолепное твореньеОсобого достойно поощренья,И ты певцу за яркий, смелый стихПожалуй десять тысяч золотых!»Но царь, хоть и большой казной владел,Все ж золото транжирить не хотел…Сказал визирь: «О царь! Наверняка,Сей звонкий стих переживет века.Поэт строками мудрыми своимиИз рода в род твое прославил имя.Теперь уже забвенью не даноТвоих деяний славных скрыть зерно!..»…И десять мулов принял в дар поэт,И десять тысяч вез в мешках монет,И, Бога всей душой благодаря,Молился он скорей не за царя,Но за визиря царского — Хасана —Молился горячо и неустанно!..…………………………………………….…Истратив золото, с теченьем днейПоэт наш становился все бедней,И он сказал себе: «Что мешкать зря?Пора вторично восхвалить царя!Вновь жемчуг слов пред ним рассыпать надо,Чтоб дорогую обрести награду,Светильник рифмы перед ним возжечь,Чтоб золотом оплачивалась речь!Кто выскажет в поэме больше лести,Тот от царя добьется высшей чести:Почетным званьем, звоном золотыхОценит властелин хвалебный стих,Поскольку хочет, чтоб его правленьеВ поэме получило восхваленье,Чтобы из века в век его делаВещала стихотворная хвала!Что делать — таковы уставы неба:Кто голоден — тот ищет только хлеба,А кто насытился — того влечетВласть над людьми, богатство и почет.Ну, а кому судьба дала всё это,К себе зовет умелого поэта,Чтоб тот ему заслуг придумал тьму,Чтоб знатных предков приписал ему,Чтоб на базаре, в бане и в мечетиО нем заговорили все на свете!..»…И вот, нужду свою в расчет беря,Поэт вторично восхвалил царя,И, словно слыша звон и видя злато,Шел во дворец за прибылью богатой:Там, как он думал, сохранял свой санЦенитель звонких строк — визирь Хасан.Но был Хасан с земли отозван Богом,И царь его другим — скупым и строгим —В правленье государством заменил.Визирь же новый песен не ценил……Царь выслушал поэму: «Спору нет —Стихи прекрасны! Тысячу монетВелю я выдать из казны поэту!»Но возразил визирь ему на это:«У нас таких запасов нет в казне!Притом стихи, позволь заметить мне,Не так уж хороши, чтоб столько тратить…Динаров сто дадим ему — и хватит!»Вскричал поэт: «Но мне за прежний стихВладыка десять тысяч золотыхПожаловал! Тому, кто ел халву,Не предлагают горькую ботву!»Визирь подумал: «Алчная душа!Ну, что ж, ты не получишь ни гроша,Покуда сам ко мне ты на коленяхНе приползешь, возжаждав этих денег,И будешь счастлив, жалкий рифмоплет,Что сто монет визирь тебе дает!»«О царь, — сказал визирь, — казной-то вродеЯ управляю! Деньги — на исходе,И разреши решать мне самому,Когда платить, и сколько, и кому!»А царь в ответ: «Уж больно пел он складно!..А впрочем, как ты скажешь — так и ладно!..»…………………………………………….…С тех пор награды царской ждал поэт.Немало зим прошло, немало лет,Он обнищал, скрутил его недуг,Он поседел, согнулся, словно лук,И беды худшие ему грозили…Вот, не стерпев, явился он к визирю:«Визирь почтенный, хоть пуста казна,Но есть же у стихов моих цена,Подай мне помощь средь несчетных бед!»— И тот швырнул поэту сто монет…И шел поэт, вздыхая: «Ах, как раноЗабрал Создатель щедрого Хасана!С ним вместе добродетель умерла,Вокруг творятся подлые дела…»Спросил поэт: «О вы, придворный люд!А нового визиря как зовут?»И с изумленьем выслушал ответ:«Тот — жить давал! При этом — жизни нет!Второй из них корыстью обуян,Но носит имя прежнего — Хасан!»Поэт воскликнул: «Что за наважденье!Ужасная ошибка, заблужденье,Чтоб глупого и злого звали так,Как прозывался умник и добряк!Бывало, тот Хасан приказ подпишет —И оживет мертвец, и снова дышит!А сей Хасан постылый, в свой черед,Приказ подпишет — и живой умрет!Скупой визирь, приставленный к делам,Царю — позор, а государству — срам!»
Молитва лицемера
Притча иллюстрирует ту истину, что благоговение перед Богом должно выражаться в милосердии к людям, иначе оно превращается в богопротивное лицемерие (ср. в Новом Завете: «Кто говорит: „я люблю Бога“, а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» — I Иоан. 4, 20; также в Коране: «…Зову лишь любить ближнего. Тому, кто вершит добро, Мы воздадим добром вдвойне…» — 42, 23).
Д. Щ.
Молитва лицемера
Когда эмир сквозь рынок шел к мечети,Его солдаты в ход пускали плети,И многих били, и бросали в грязь,И стон стоял, и даже кровь лилась.И некий суфий, претерпев удары,Спросил: «Эмир, ты не боишься кары?Пророк молиться в чистоте велел,А ты приходишь с грузом грязных дел:Жестокость, крик страдания и страха —Вот всё, что ты приносишь в дом Аллаха!»
Сообщник вора
В притче противопоставляются два способа познания («улавливания») Истины: путь непосредственного мистического переживания («почти что держал я в руках») — и путь рационального исследования, когда в вещественном мире наблюдаются «следы» Высшего Разума («я видел следы»). Руми предостерегает суфия, воспринимающего Истину посредством прямого духовно-интуитивного контакта с ней, от следования путем интеллектуальных поисков, который только отдаляет ищущего от искомого — Бога: «Того, кто прошел здесь, мы сразу нашли, — // А ты нам следы указуешь в пыли!».