Дорогая агония

Кейтс Джорджия

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в макушку, и она обхватывает меня руками.

– Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

– Мне очень жаль, - её голос дрожит.

– Я не знал, что что-то не так.

– Это не твоя вина. Ты ничего не сделал, чтобы вызвать это.

Если кто и виноват, так это я. Я причинил Розе столько боли, стресса и тоски.

Я отхожу, уступая место медсестрам. Этого слишком много, чтобы принять, видя так много вещей, которые с ней делают одновременно. А я ничего не могу сделать. Я беспомощен.

Все, что я могу делать, это сидеть и смотреть, надеясь, что эти люди знают, что они делают. Медсестры кружатся вокруг нее, и в течение нескольких минут я наблюдаю, как они везут ее на операцию. Я иду рядом с ней, держа ее за руку.

– В следующий раз, когда я увижу тебя, ты будешь отцом.

Ты станешь отцом. В это трудно поверить.

– А ты будешь матерью.

Ее рука дрожит в моей. Она так напугана. Мне нужно успокоить ее.

– С ним все будет в порядке. С тобой все будет хорошо. С нами все будет в порядке. Счастливая жизнь. Счастливая семья. Вот кем мы собираемся стать.

Движение замедляется по мере приближения к двери в хирургический блок.

– Дальше вам нельзя, сэр.

– Хорошо.

Я наклоняюсь и целую ее руку, прежде чем отпустить ее.

– Я так сильно тебя люблю.

– Я тоже люблю тебя.

Я стою в коридоре, онемевший, наблюдаю за тем, как мой мир, мою жизнь, мою любовь завозят в операционную.

– Мистер Миддлтон. С вами есть кто-то из родственников?

Мистер Миддлтон. Ирония. В этот момент я был связан с Розой, а не наоборот, как было много раз прежде. В любом случае, мы всегда будем вместе. У нее будет моя фамилия. Скоро.

– Пока нет, но она уже в пути.

Слава Богу, мне хватило ума позвонить Вейл, пока я парковал машину. Поверить не могу, как быстро все произошло.

Меня проводят в небольшую комнату ожидания с полдюжиной стульев, чтобы дождаться новостей о Розе и Гасе. Сидя один, мысль о том, чтобы провести остаток своей жизни без них, поглощает меня до такой степени, что мою грудь стягивает, и я не могу дышать. Я чувствую облегчение, когда дверь открывается, и входит Вейл.

– Боже. Что случилось?

– Они делают экстренное кесарево сечение.

– Что случилось с ребенком?

Я пытаюсь вспомнить, что сказал доктор. Все как в тумане.

– Роза истекала кровью. Доктор кажется сказал, что плацента отслаивается от матки или что-то в этом роде.

– О, черт. Звучит серьезно.

– Он умирал, Вейл. И несмотря на то, что они делают все возможное, чтобы спасти его, он все еще может умереть.

Сказав это, я понимаю всю серьезность потери Гаса. И мне так стыдно, что я не осознавал ценности его жизни с того самого момента, как она сказала мне, что беременна.

– Мы не можем потерять его.

– Ты не потеряешь его. Доктор Рейнольдс сделает все, что в его силах, чтобы ваш ребенок выжил.

Мы с Вейл сидим в тишине и ждем. Мои нервы на пределе, я вскакиваю со своего места, когда открывается дверь комнаты ожидания.

Заходит неонатолог, который наблюдает Гаса.

– Ваш сын очень маленький, но это было ожидаемо.

– Он жив?

– Он держится. Как вы решили его назвать?

– Гас.

– Гас. Мне нравится, - она записывает в блокноте и возвращает его в карман.
– Мы отвезли Гаса в отделение интенсивной терапии для новорожденных. Первое, что мы сделаем, это стабилизируем его и сделаем рентген. После этого мы разрешим вам и его маме встретиться с ним. Обычно это занимает несколько часов, но мы дадим знать медсестре, когда вы сможете прийти. После я расскажу вам больше о его прогнозе.

– Большое вам спасибо.

Мой сын выжил. Я стал отцом.

Вейл обхватывает меня руками.

– Поздравляю, папочка.

Папочка. Не думал я, что меня кто-нибудь так назовет. Поверить не могу, как мне нравится это слышать. Я был так неправ во всем. И так упрям. Мне стыдно за то, как я обращался с Розой и Гасом, как будто они не самые важные люди в мире.

Дерьмо. Мне так много нужно наверстать с ними обоими. Роза была права. Каждый из нас пишет свою историю, и я могу выбрать другую концовку. Я выбираю жить дальше. Для Розы и Гаса. Моя любовь. Мой сын. Выбора нет. Больше нет. Они мои.

***

– Мой живот горит. В огне. И мне нужно, чтобы меня стошнило.

Я тут же стою рядом с Розой с пластиковым тазом.

– Поверни голову. Здесь этого делать не нужно.

У нее сухой рвотный позыв, но ничего не выходит.

– Боже. Мой живот. Такое чувство, что он разорвется.

– Медсестра сказала, что ты должна держать подушку над разрезом, когда кашляешь или напрягаешься.

Ее глаза трепещут.

– Гас?

– Он здесь. Они еще не разрешили мне увидеться с ним, но доктор сказал мне, что они скажут, когда мы сможем увидеть его.

– Он жив, - всхлипывает она.
– Я была так напугана, что думала, когла я проснусь после операции, мне скажут, что он не выжил.

Я представить себе не могу, каково это спать под общим наркозом, не зная, что произойдет с твоим ребенком, и проснуться, все еще не зная.

– Он сделал это, детка. Он - Паскаль.

Ее глаза закрываются, но она улыбается.

– Наш маленький каджунский Боец.

Ее глаза снова трепещут. Она на успокоительных.

– Насколько маленький?

– Я не знаю. Она мне ничего не сказала.

– Главное, он живой. Вот что имеет значение. Со временем он вырастет.

Я хочу сказать Розе, как мне жаль. Как я сожалею о том, как я обращался с ней и Гасом, но ей больно. Она может даже не вспомнить этот разговор завтра. Сейчас неподходящее время. Роза, наконец, получает облегчение от лекарства и расслабляется достаточно, чтобы задремать. Что делаю и я. Это была долгая ночь. Когда я снова открываю глаза, медсестра трясет меня за руку.

– Вы и мисс Миддлтон можете увидеть вашего ребенка.