Дорогой ценой
Шрифт:
Дом в Горке всё же не был так хорошо устроен, чтобы удовлетворить требования Маргиты… Но она получила неограниченную возможность отремонтировать его по своему усмотрению изнутри и снаружи. Весной Адам приедет, и тогда…
Старик наморщил лоб, когда мысли его коснулись этого момента, он почувствовал себя нехорошо. Обо всём он мог свободно говорить со своей внучкой, но как только речь заходила об Адаме, она умолкала.
Мысли его перешли на внука. «И зачем я разрешил ему уехать!
— упрекал себя пан Орловский в такие минуты. — Ну, уж когда он вернётся, я его не отпущу до тех пор, пока они не привыкнут друг к другу. Он ей хоть привет в письме передал, она же его просто игнорирует…»
Последнее письмо Адама пришло с Суэцкого канала. Речь в нём шла об удавшемся путешествии и о новых результатах исследования. Ах, мысли человека! Они, как птица, летят куда хотят. «Вот куда Манфреду надо бы повезти Никушу», — подумал он и поморщился, словно вспомнив что-то неприятное.
В тот несчастный вечер впервые за много лет пан Николай, предавшись чувству сострадания к прежде столь любимому, а потом столь же ненавистному зятю, переступил порог его дома. Нет, он и сегодня не жалел о том поступке. Досадно было лишь то, что он как будто унизился перед ним. Теперь ему казалось, что Коримский не нуждался в его сострадании. Ведь иначе он мог бы, когда Никуше стало лучше, прийти в Орлов. Старик злился на зятя и изо дня в день всё больше скучал по любимому внуку.
В тот момент, когда он склонился над умирающим первенцем своей потерянной, но не забытой дочери, в его душе была затронута струна, молчавшая долгие годы, но потом уже не умолкавшая. Прогнозы доктора Раушера были неутешительными. Бедный Никуша!
Чтобы Маргита ничего не узнала о случившемся, он строго приказал слугам никогда не упоминать Коримских, а в Орлове, кроме декана Юрека, адвоката Крауса и доктора Раушера, приходивших играть в шахматы, никто не бывал. В городке и его окрестностях ни с кем из местной знати молодожёны не были знакомы, и пани Орловскую никто из дам не мог посетить, что в данных обстоятельствах было совсем неплохо. Сама она никогда не спрашивала о Коримских. Они ей были чужими.
Пану Николаю становилось всё неуютнее. Дважды он не расслышал стук в дверь, когда он раздался в третий раз, старик поднялся почти радостно и крикнул: «Войдите!». Кто-то решил нарушить его одиночество, и старый пан был рад этому. Несмотря на то, что несколько минут назад он думал об этом человеке, появившемся в дверях, он явно не ожидал его увидеть.
— Манфред, это ты?
Да, в комнату вошёл Манфред Коримский. Какое-то время оба растерянно смотрели друг на друга. Затем, поприветствовавшись, они сели у камина. Пан Николай хотел позвонить, чтобы зажгли свет, но Коримский не позволил.
Старик помешал угли в камине и подложил дров. Он точно знал, что скажет зять в следующий момент, и заранее волновался.
— Я пришёл поблагодарить тебя, отец, — начал Коримский, и его надменный, холодный голос дрогнул, — за незаслуженную любовь и сострадание, которые ты мне оказал в самый ужасный час моей жизни.
— Вот как? — Пан Орловский иронически усмехнулся. — Я думал, ты ничего не знаешь или забыл об этом…
— Я не мог прийти раньше, прости, — продолжал Коримский. — Но учти, пожалуйста, что в первые дни я не мог выйти из дома; потом обстоятельства в Орлове… Только теперь, когда я узнал, что ты один, я смог выполнить свой долг. Извини моё опоздание и прими мою благодарность. Я хотел бы сказать — и от Николая, но это было бы неправдой. Николай о твоём посещении, хотя оно касалось только его одного, ничего не знает. И так как ты больше Не справлялся о его самочувствии, я подумал, что ты пожалел о своём благородном поступке и не хотел вселять в его душу надежду, которая могла не оправдаться.
По голосу аптекаря можно было понять, какого нервного напряжения стоило ему наигранное равнодушие. Старик поднял голову и решительно сказал:
— Ты думал о своём, а я о своём. Я не был в неведении о состоянии Никуши, ты ошибаешься. Раушер ко мне приходил каждый день. Однако, по правде сказать, в первые дни я ждал тебя, а потом перестал. Я забыл, что теперь у меня кто-то есть, с кем ты не хотел бы встретиться. — Последние слова звучали очень горько.
— Вообще-то было бы лучше, если бы вы двое не увиделись. Я не хочу вспоминать старое. Что было, то было — это дело твоё. Однако ты должен понимать, что блестящего мнения твоя дочь о тебе иметь не может…
Хотя Коримский рукой прикрывал верхнюю часть лица, видно было, что он побледнел. В комнате стояла гробовая тишина.
Такая тишина действует иногда как нож, который снова разрезает едва зажившие раны.
— Не будем говорить об этом, — сказал пан Николай, поднимаясь.
— Скажи мне лучше, как дела у Никуши и что ты собираешься делать с ним.
Коримский тоже приподнялся. Больно было смотреть в его измученное душевными страданиями лицо.
— Как только он сможет путешествовать, доктор Лермонтов отправится с ним на юг, — ответил он.
— А где теперь этот доктор?
— По семейным делам он уехал в Вену. Сегодня я получил письмо, в котором он сообщает, что на-днях вернётся. Я надеюсь, что к его приезду Никуша уже сможет отправиться в дорогу.
— А ты не поедешь с ними? Я слышал, что у тебя теперь есть провизор.
— Да, я мог бы поехать, но мне нужно позаботиться о летней даче, чтобы мы могли туда перебраться, когда сын вернётся с юга. Я бы что-нибудь подходящее купил поблизости.
— Не знаю, найдётся ли что-нибудь поблизости. Однако недалеко от Горки мне предлагали участок ельника с крестьянским двором. Можно бы посмотреть, и если бы это имение оказалось подходящим, я мог бы его купить и привести в порядок для Никуши. Из-за этого ты можешь не оставаться дома. Я знаю, что тебе хотелось бы поехать с ними, да и перемена климата для тебя тоже была бы полезна.
— Отец, ты слишком добр! — Лицо Коримского осветилось радостью, и он крепко пожал старику руку. — А не трудно ли это будет для тебя?
— Ах, глупости! Ведь это же нужно Никуше.
— О, я благодарю тебя!
Коримский встал.
— Ты уже уходишь?
— Мне нужно вернуться, пока он не хватился меня.
— Так передай ему привет и скажи, что я хочу его увидеть здоровым.
Пан Николай проводил зятя до дверей. — Они расстались, и Коримский один шёл мимо комнат, в которых когда-то жила его жена, а теперь будет жить дочь. Вдруг он остановился и прислонился к стене. Ах,» что удивительного, если голова кружится от воспоминаний о прекрасном прошлом,.. когда думаешь о мрачном настоящем и боишься неизвестного будущего, когда перед внутренним взором вдруг мелькнёт частица розового, золотого, навсегда ушедшего счастья молодости!
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Верхом на белом коне ехала Маргита Орловская По зимнему ельнику. Откинутая голубая вуаль над её белой меховой шапочкой подчёркивали свежесть её миловидного личика. На пригорке она повернула коня и остановилась.
Перед ней простиралась долина; на пригорке по правую руку, среди большого сада, стоял господский дом с колоннадой и верандой. У подножия его расположилась небольшая деревенька Боровце. В этом имении жила теперь молодая дама Маргита Орловская. Освещённое солнцем, оно и зимой выглядело очень романтично. Как хорошо здесь будет весной, когда зацветут и зазеленеют окружающие деревню сады и луга!