Дорогой ценой
Шрифт:
Вернувшись в свою комнату, провизор увидел на столе два письма и под ними коробочку. Вскрыв её, он обнаружил в ней чудесные золотые часы и карточку с надписью: «На память моему дорогому провизору. Манфред Коримский». Часы лежали в раскрытой коробочке на столе, а Урзин, прочитав карточку, стоял перед столом со склонённой головой. От чего у него выступили слёзы на глазах? Потом он сел, положил голову на стол и, прижав часы к бледной щеке, долго сидел с закрытыми глазами.
Лишь одни глаза видели, что происходило в его сердце и в его душе, и только одно сердце
Письма, привезённые Коримским своему провизору, были от доктора Лермонтова и от Николая, Доктор писал:
«Дорогой Урзин!
Если бы пан Коримский знал содержание этого письма, он его не взял бы с собой. Мы настояли на том, чтобы он отправился домой, потому что Никуша в его присутствии совершает насилие над собой. Чтобы отец не беспокоился, он ест больше, чем желудок его может принять, а потом ночью у него начинаются боли, Утром же он страдает от недосыпания. И вообще — это я пишу только вам — я о нём очень беспокоюсь. Я желал бы, чтобы пан Коримский взял для него другого врача, потому что на моём лечении нет благословения. Кроме того, он мой друг и я его слишком горячо люблю, а врач должен быть беспристрастен и лечить хладнокровно.
Удержите, пожалуйста, Коримского, чтобы мы хотя бы одну неделю были одни. И попытайтесь подготовить пани Маргиту, женщина легче одолевает трудности. Я надеюсь, что она нам поможет.
Так как Вы умеете молиться, молитесь за нас обоих, ибо мы оба больны, хотя телом я здоров. Я знаю, что Вы не станете расспрашивать меня. Но я задохнулся бы, если бы не мог поделиться с кем-нибудь: лучше я уехал бы на Северный полюс, чем ещё раз в долину Подграда. Если бы Никуша знал, какую жертву приносит ему Аурелий, он бы не настаивал на его пребывании в Подграде.
Но довольно. Всего Вам доброго! И вспоминайте иногда, когда Вы радуетесь миру вашей души, несчастного и лишённого мира Аурелия.
Что меня утешает, так это то, что Никуша ничего не знает о своём опасном состоянии. Он очень хочет домой, а я…»
В письме Николая после нескольких слов приветствия Урзин читал:
«Вы когда-то сказали, Иисус Христос слышит всё, о чём мы Его просим. О, попросите Его, пожалуйста, чтобы Он мне помог вернуться домой!
Я так боюсь смерти! Мне хотелось бы умереть дома, а не на чужбине.
Я в Библии нашёл стих, который меня сильно взволновал:
«Прошла жатва, кончилось лето, а мы не спасены». Я не могу сказать, что это такое, но в моей душе что-то мне говорит, что неспасенные — это мы, Аурелий и я, ибо мы ещё не приняли Иисуса Христа. Он нам ещё не дал власти быть чадами Божиими.
И ещё я прочитал в Библии: «Если Сын освободит вас, то истинно свободны будете!». Мирослав, неужели я погибну? Неужели для меня нет милости и спасения? О, смерть ужасна без надежды на вечную жизнь!
Но я надеюсь, что Вы мне поможете, когда я вернусь домой; ибо Вам Он дал власть быть чадом Божиим. Вы обрели веру. Вы спасены! Вы не упустили время благодатное, как я. Если бы я знал, что мне так рано придётся умереть, я бы раньше искал Бога, а теперь я не знаю, как быть. Небо так высоко, а меня никто не научил молиться. Но Вы меня научите, не правда ли? У меня шумит в голове, я не могу больше писать… Я так завидую ласточкам. Если бы у меня были крылья и я мог бы так летать! Но, может быть, я скоро буду летать, но куда?..
Мирослав, помогите своему бедному Николаю».
Понятно, что такие письма радости не приносят. Хорошо, что молодой провизор прочитал их только утром. Затем он так долго, молился о помощи этим молодым, ещё не спасённым душам, пока его собственная душа не обрела уверенность: «Как ты веровал, да будет тебе!».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
На следующий день Маргита Орловская в боровском доме, прикрепляя украшения к занавескам на окнах, услышала за своей спиной чьё-то приветствие. Она соскочила со стула и, радостно удивлённая, протянула провизору руку:
— Добро пожаловать, пан Урзин! Как хорошо, что вы пришли, хотя я знаю, что вы не придёте без причины. Что вас привело сюда?
— Сердечный привет от пана аптекаря, — улыбнулся молодой человек.
— Отец вам написал? Когда они приедут?
— А им уже можно приехать? Разве дом уже готов к их приёму?
— О да, были бы они только здесь!
— Вам недолго придётся ждать и скучать по ним. Пан аптекарь вернулся вчера. Он сегодня хотел прийти к вам, но получил известие от одного владельца, который хочет его сегодня посетить по одному делу, поэтому он остался дома. Ему нелегко было отложить приход к вам до завтра, поэтому он позволил мне сделать это за него. И если я увижу, что здесь всё готово, я отсюда же должен написать пану Лермонтову и спросить, могут они отправиться в обратный путь или нет.
— О, это чудно! — воскликнула Маргита, от восторга хлопая: в ладоши. — Они приедут! О, как я рада! Мы им вместе напишем: вы — доктору, а я — Никуше, чтобы они там не задерживались. А вы, пан Урзин, как находите этот дом? Вот это гостиная. Светлая комната, не правда ли?
— О да, света достаточно, и вид из окна красивый, мебель хорошая, и столько цветов! Всё здесь радует сердце.
— Вы находите? Я рада! А вот спальня. Они хотели иметь одну на двоих.
— О, отсюда вид ещё лучше! И эти светло-розовые занавески, и белая мебель — как раз то, что надо для их тонкого вкуса. Господь вам помог устроить всё очень хорошо.
— Вы ещё не всё видели, — сказала Маргита, — пошли дальше!
Вот здесь кухня. Она расположена немного в стороне, чтобы чад не попадал в комнаты. А здесь ещё комната для гостей и комната для слуг. А там кладовая и выход во двор. Уж пришлось поработать, чтобы его очистить! Теперь у меня всё есть, даже запасы в кладовой, только прислуги мне ещё не хватает, и я не знаю, кто бы мне посоветовал в этом деле.
— Если вы ничего не имеете против, я бы в Дубраве мог найти надёжного человека. Это бабушка моего друга Степана Градского. Она теперь живёт у своей дочери, но ещё здорова и в силе. Если у вас будет время, мы можем вместе отправиться к Градским. На лошадях это полчаса пути.