Доставка удостоенных
Шрифт:
– Человече, - заорал в ответ Лэнсинг, - да возьмите же себя в руки! Не позволяйте себе поддаться влиянию этих мест! Не думаете же вы, что мы все...
Пастор простер руки к небу и взвыл:
– Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?! Почему, о Господи...
А с холмов за городом ему откликнулся другой вой, другой вопль отчаяния. И этот вопль отчаяния был полон такого одиночества, что оно ледяным прикосновением останавливало сердце в груди - такого одиночества и потерянности, что в жилах стыла кровь. Подвывающий, хнычущий вопль летел над брошенным тысячелетья назад городом, вонзался в жестокое небо и обрушивался на город. Такой вой мог принадлежать только бездушной твари.
Зарыдав, Пастор сжал голову руками и отчаянно ринулся в сторону стоянки, выбрасывая ноги далеко вперед и раскачиваясь из стороны в сторону. Порой он спотыкался и, казалось, вот-вот упадет, но всякий раз он ухитрялся удержаться на ногах и продолжить бегство.
Лэнсинг устремился следом, не питая, впрочем, особых надежд догнать Пастора, в глубине души испытывая благодарность за то, что того не удастся догнать. Да если и догнать - что с ним делать?
И все это время небо содрогалось от доносившегося с холмов жуткого воя - там выплакивало свою тоску нечто ужасное. Лэнсинг ощутил, как его грудь сковывает холод чужой боли, будто медленно сжимающаяся исполинская ладонь. Он задыхался - но не от бега, а от этих ледяных тисков.
Пастор достиг здания и затопал по ступеням. Бежавший следом Лэнсинг остановился лишь на самой границе озаренного костром круга. Священник рухнул на пол у самого огня, подтянув ноги к груди, охватив их руками и прижавшись лбом к коленям, как плод во чреве матери, словно надеялся таким способ укрыться от всех бед мира.
Генерал опустился на колени рядом с ним, а остальные вскочили на ноги и с ужасом смотрели на Пастора. Услышав шаги Лэгнсинга, Генерал поднял голову и встал.
– Что случилось?
– громовым голосом спросил он.
– Лэнсинг, что вы с ним сделали?
– Вы слышали вой?
– Да, мы недоумевали, что это.
– Вой и напугал его. Он зажал уши и побежал.
– Просто струсил?
– По-моему, струсил. Он уже давно не в себе. Он завел там беседу со мной, да только в ней было мало смысла, он то и дело перескакивал с одного на другое. Я пытался его утихомирить, но он воздел руки горе и начал вопрошать, почему Бог его покинул.
– Невероятно, - поразился Генерал.
Сандра, занявшая место Генерала возле Пастора, встала, прижав ладони к лицу.
– Он оцепенел. Сплошная судорога. Что мы можем сделать?
– Оставить его в покое, - ответил Генерал.
– Сам помаленьку оклемается. Если нет, то мы бессильны.
– Хороший глоток спиртного не повредит, - предложил Лэнсинг.
– И как вы его дадите Пастору? Готов побиться об заклад, что зубы у него стиснуты. Вам придется сломать ему челюсть, чтобы влить в горло хоть каплю. Разве что потом.
– Как ужасно, что с ним это случилось!
– воскликнула Сандра.
– Он сам напрашивался, - отозвался Генерал, - с самого начала.
– Как вы думаете, он оправится?
– спросила Мэри.
– Я видел нечто подобное в боях. Порой это проходит, порой нет.
– Надо держать его в тепле, - распорядилась Мэри.
– У кого-нибудь есть одеяло?
– У меня есть парочка, - сообщил Юргенс.
– Я взял на всякий случай.
Генерал отвел Лэнсинга в сторону.
– А что, этот вой среди холмов оказался настолько скверным? Разумеется, мы его тоже слушали, но тут он был сильно заглушен.
– Там было очень скверно.
– Но вы-то выстояли?
– В общем, да. Но я не был на грани нервного срыва, а он был, и притом давно. Он едва-едва закончил рассказывать мне, как Бог его покинул, и тут эта дрянь!
– Трус, - с отвращением сказал Генерал.
– Жалкий, инфантильный трус.
– Он не мог ничего поделать. Он утратил контроль над собой.
– Дебелый большеротый религиозный задира, - не утихал Генерал.
– Наконец-то его поставили на место!
– Вы будто даже рады этому, - со злостью в голосе оборвала его Мэри.
– Ну, не то чтобы вообще, но все-таки он меня уже начал доставать. Теперь при нас двое калек.
– А почему бы вам просто не поставить их к стенке?
– вклинился Лэнсинг.
– Ах, пардон, я и забыл, что у вы оставили свою пушку дома!
– Вот чего вы все не поймете, - невозмутимо отозвался Генерал, - это то, что в подобном предприятии непреклонность является ключом ко всему. Чтобы пройти до конца, надо быть непреклонным.
– Вы настолько непреклонны, - заметила Сандра, - что этого с избытком хватит на всех.
– Я вам не нравлюсь, но мне на это плевать. Никто не любит суровых командиров.
– Но в том-то и дело, - бросила Мэри, - что никто не ставил вас командиром над нами. Мы прекрасно обойдемся и без вас.
– А вот теперь я думаю, - сказал Лэнсинг, - что пора поставить точку. Генерал, я сказал вам кое-что нелицеприятное, и готов подписаться под каждым словом. Но я готов взять их обратно, если и вы забудете их. Если мы будем так цапаться, то предприятие, как вы выразились, завершится весьма плачевно.
– Восхитительно, - согласился Генерал.
– Слова настоящего мужчины. Лэнсинг, я рад, что вы на моей стороне.
– А я вовсе и не переходил на вашу сторону. Просто я очень стараюсь уладить дело.
– Слушайте, - сказала вдруг Сандра.
– Замолчите и послушайте. Помоему, вой прекратился.
Наступило молчание, и все прислушались. Вой действительно стих.
17
Когда Лэнсинг проснулся, остальные еще спали. Съежившийся под грудой одеял Пастор уже немного расслабился. Он по-прежнему пребывал в позе младенца во чреве, но уже не был скован судорогами.