Драко Малфой и Невозможное счастье
Шрифт:
— Это хороший способ избавиться от ненужной влюбленности.
— Помогало?
— Не всегда.
— Значит, плохой способ…
— Нет, просто для того, чтобы избавиться от влюбленности, нужно желание. А, как правило, люди этого не хотят. К тому времени, когда захотят, влюбленность проходит сама собой.
— Вы говорите о каком-то несерьезном чувстве, — покачала головой Сольвейг. — А вот Гарри и Драко…
— Вы не застали ярчайшую часть их любви, Сольвейг, вы не можете судить, — тихо произнес Снейп.
— Я… —
— Что?
— Ничего, — пробормотала Сольвейг.
Девочки обыскали всю теплицу, но Сольвейг нигде не было.
— Может, ее плотоядные слизни съели? — озабоченно предположила Мара.
— Еще вопрос, кто бы кого съел, — пробурчала Нора. — Ох, попадется она мне…
Внезапно Блэйз, чуть забежавшая вперед, резко остановилась, вытянув руку и открыв рот.
— А… — произнесла она, — а…
— Что там у тебя? — Нора подбежала к Блэйз… и едва не расхохоталась. Дрожащий палец Блэйз указывал на стеклянную перегородку между двумя теплицами, за которой стояли Снейп и Сольвейг. То есть, они просто стояли, довольно близко, но не вплотную, Сольвейг — чуть запрокинув голову, Снейп — наоборот, склонив.
— Ну и?.. — спросила Мара. — Они даже не целуются.
— Надо отойти, — сказала Нора. — Вдруг увидят…
Они спрятались за ближайшими кустами, и Блэйз наконец обрела дар речи:
— Она… с ним…
— Блэйз, они даже не целовались! — воскликнула Нора.
— Еще бы они целовались! — задохнулась возмущенная Блэйз. — Но ты видела… видела, как он на нее смотрел?! Старый…
— Помолчи, — перебила ее Мара.
— Но это извращение! Нора, скажи…
— Может быть, — сказала Нора. — Но это не наше дело.
— А если она пострадает?!
Внезапно Мара поднялась на ноги и, засунув руки в карманы мантии, зашагала прочь.
— И что это было? — после паузы спросила Блэйз. Нора пожала плечами.
— Вот вы где…
Девушки обернулись. В двух шагах от них стояла Сольвейг — обычная, нормальная Сольвейг, только глаза у нее как будто… светились.
— Все нормально? — осторожно спросила Нора.
— Все прекрасно, — улыбнулась Сольвейг.
— Вид у тебя как у обкурившейся, — заметила Блэйз.
— На себя посмотри, — лениво парировала Сольвейг. — Где Мара?
— Мммм… — сказали одновременно Нора и Блэйз.
И целый вечер все было прекрасно. Они нашли Мару в Большом зале за ужином без каких-либо признаков расстройства; впрочем, с Марой периодически случалось то, что Сольвейг называла «припадками одиночества», а Нора — с умным видом — латентным оборотничеством.
А Блэйз просто крутила пальцем у виска. Она вообще отличалась чрезмерным здравым смыслом.
Никто Сольвейг не расспрашивал — по шестилетнему опыту общения с ней подруги знали, что занятие
Весь вечер Сольвейг светилась, словно и в самом деле была солнцем.
Утром следующего дня она исчезла.
А после завтрака появилась, мрачная, как туча, объявила, что идет в трофейный зал тренироваться, на робкий вопрос Норы «А как же занятия?» наградила подругу убийственным взглядом и ушла, не заботясь о том, последовал ли кто-нибудь за ней.
Они пошли, конечно…
Любовь к черноволосой стерве мисс Паркер была ошибкой — и мимолетной, потому что Снейп вовремя понял это; но она подарила тогда еще не профессору дочь.
Любовь к рыжей умнице Лили Эванс — подарком, прекрасным и светлым, но совершенно бессмысленной; ее результатом стала потеря брата.
Любовь к белокурой красавице Сольвейг Поттер-Малфой слишком долго грела его душу. Приятно лелеять себя мечтами, но не тогда, когда их неосуществимость начинает разрывать тебе сердце. Да, он знал, что может нравиться, и уже нравится девушке. Но что будет через десять лет, через двадцать, когда он станет стар даже по колдовским меркам? Снейп знал — это чувство последнее, и предательства со стороны Сольвейг он не вынесет. А оно случится, и некого будет винить.
Лучше пусть будет больно сейчас, когда он готов к боли.
Сольвейг открыла глаза и минуты две лежала не шевелясь, привыкая к темноте, слушая сонное дыхание соседок по комнате. Особой нужды таиться не было — никто из старшекурсниц Слизерина не страдал бессонницей, — и тем не менее Сольвейг очень тихо перегнулась через край кровати и извлекла из-под нее небольшого формата тетрадь в черной обложке. Надежно закрывшись пологом и закопавшись для верности под одеяло, она раскрыла тетрадь. Вспыхнул неяркий синеватый свет.
Из корешка тетради девочка извлекла карандаш, помусолила его и сурово уставилась на страницу.
Гипноз девственно чистой бумаги продолжался минуты три. Наконец карандаш мягко опустился на лист, и неровные графитные строчки побежали по белому полю…
Ярко и тепло горит камин, и в его свете два полуголых мальчишеских тела блестят, словно смазанные маслом. Пахнет горящими яблоневыми дровами, розами, и еще чем-то сладким, похожим на парфюм с тропическими мотивами.
Лицо темноволосого юноши серьезно, а в глазах — предвестие жестокой обиды, но то ли второй юноша, яркий блондин, этого не видит, то ли начисто игнорирует — его губы кривятся в насмешке.