Драконам слова не давали!
Шрифт:
Оставив покупки на кухне, на цыпочках захожу в спальню. Видеть девушку в своей кровати непривычно. Она первая. Никогда и никого не приводил сюда. Но Ника — моя невеста. Произношу это слово на разные лады про себя, прислушиваясь к ощущениям. Пока не понять. Ещё не разобраться. Но отторжения я не чувствую.
Ника хлопает сонными глазами. Наверное, изо всех сил пыталась не уснуть.
— Я вернулся, — почему-то хочется говорить. Хоть какую-нибудь ерунду. — Купил зелёный чай. Кажется, ты любишь.
Она смеётся. По-домашнему, тепло. От её смеха в груди ёкает сердце — сжимается щекотным пушистым шариком.
— И это всё мне, правда? — всплескивает руками и произносит слова голосом маленькой мультяшной девочки. Подтрунивает. Ясно. Но не обидно, а даже наоборот: хочется радоваться вместе с ней. Кажется, я оттаял как мамонт, однажды навечно запечатанный в глыбу льда. Как хорошо хоть иногда чувствовать себя живым.
— Там много ещё чего, — бормочу, понимая, что напоминаю сейчас взяточника, пытающегося выторговать для себя лучшие условия за определённую мзду.
— Я бы выпила чаю. И посмотрела бы на эту кучу «много чего ещё». У меня температура упала.
Откинув одеяло, она легко вскакивает на ноги и босиком шлёпает на кухню. А я невольно морщусь. Тапочки. Нужны тапочки. Чёрт. Их-то я и не купил. Хватаю из шкафа новые носки и иду за нею вслед.
Моя футболка болтается на ней, как мешок, и доходит почти до середины бёдер, но так просто дорисовать всё, что она скрывает.
Целых пять дней без секса. Не удивительно, что мысли то и дело сворачивают в опасном направлении.
— Надень! — командую, кинув небрежно носки ей на колени, как только она усаживается на табуретке. — И это тоже, — достаю из пакета халат и накидываю ей на плечи. Сам. Хочется сделать больше, но меня немного тормозит страстное желание без конца касаться Ники.
Она с готовностью натягивает носки и кутается в халат. Её, наверное, всё же знобит. Я ставлю чайник и краем глаза наблюдаю, как Ника разбирает пакеты, вываливая продукты на стол.
— Решил на месяц затариться, чтобы потом не морочить голову?
— Что-то вроде того, — присаживаюсь на подоконник, позволяя ей хозяйничать. У Ники ловкие руки. Она легко сортирует продукты и самостоятельно раскладывает их в холодильнике. Не робея, не спрашивая, не кидая вопросительные взгляды. Не могу отделаться от ощущения, что она здесь дома. Живёт сто лет.
Она легко двигается по кухне, заглядывает в шкафчики, находит чашки, ложки, режет лимон, ополаскивает заварной чайник. Ей к лицу этот бело-голубой халат с хвостатыми рыбками и морскими раковинами. А ещё я слежу, как споро она заплетает мягкую косу, чтобы волосы ей не мешали.
— Что-нибудь хочешь? — простой бесхитростный вопрос выбивает из меня дух. Я не могу ей ответить: горло перехватило, слова не
— Кажется, мы ужинали, — выдавливаю из себя. Ника смеётся.
— О, да! Наверное, ты ужинал, а я вот как-то… не оценила элитную еду этого воистину великого ресторана.
— Голодна? — встаю я с подоконника и мягко забираю у неё полотенце из рук. — Я буду чай, а для тебя могу что-нибудь приготовить.
— Нет-нет, — краснеет она. — Я как чувствовала. Точнее, это бабушка Ася. Заставила меня поесть. Ворчала, что в этих ваших ресторанах всякую дрянь готовят. Поэтому я тоже чай и клубнику.
Она теснит меня от плиты, забирает полотенце, колдует над чайниками. А мне хочется ходить за ней по пятам, путаться под ногами, как кот, долго не видевший хозяина. Дышать ей в затылок. Прижиматься к спине. Целовать в шею. Или куда придётся. Запускать пальцы в её волосы…
Но я ничего этого не делаю. Только воображаю и рисую картины одна другой краше.
— Тебе надо было дать «Оскара» за великолепную игру, — говорит она, выбирая из тарелки клубнику покрупнее. Я смотрю, как она с наслаждением ест ягоды. Надо было купить больше. Завалить её фруктами. Или цветами. Почему я такой тупой?.. — Жаль, не сообразила сразу подыграть. Это ж по-настоящему великолепный срыв Тинкиной свадьбы! Могла бы потом соврать, что трудилась, не покладая рук.
Она всё ещё думает, что это розыгрыш или шутка. Не хочется её расстраивать. Но пусть поживёт иллюзиями, пока это возможно.
— А теперь опять ломать голову, как её вызволить, — сокрушается Ника.
— Большинство девушек мечтают выйти замуж, — несу жуткую банальщину, пытаясь поддержать разговор, а сам смотрю на её руки, что держат чашку. Это самое безопасное зрелище. И лучше не поднимать глаз, чтобы не видеть, как халат мягко облегает её грудь. Не видеть её губ и глаз.
— Ну, Тинка не большинство. У неё фобия. Ей всё кажется: выйдет замуж, сразу станет скучно жить.
— С Ильёй она быстро забудет о скуке.
— А, по-моему, они слишком одинаковые. Поубивают друг друга, — возражает Ника. Вот меньше всего меня сейчас заботит личная жизнь среднего брата.
— Пойдём спать. Поздно уже.
Ника вздыхает. Моет чашки. Затем отправляется в душ, прижимая к груди пакет с купленными мною принадлежностями. По её глазам я понимаю, что девочки никогда не меняются. И все эти бутылочки и баночки — то, что нужно.
Я слушаю, как шумит вода и, обзывая себя дураком, стелю себе в большой комнате. Вот уж не думал, что способен на такое непонятное благородство.