Драконье царство
Шрифт:
Так что и коронацию поскорее, до прихода зимы, он поддерживал со всем энтузиазмом. Как и Леодегранс, и едва не отплясывающий джигу епископ Камулдунума Блэс, решивший принять самое непосредственное участие в намечающейся великой мистерии. Бран, разумеется, проявлял некоторую апатичность.
А что призраки? Призраки больше не появлялись. Должно быть, оттого, что их раскусили. И гром больше не гремел с ясных небес — ведь основания к странным состояниям, их вызывающим, куда-то подевались. Не хватало перепадов в напряжении, или рассеялось уже накопленное.
Или они получили то, чего хотели?
— Моя дорогая сестра, ты давно хотела узнать, кто такой Мордред. Ты, конечно, имеешь на это право. И наверняка давно догадывалась о правде, но будет лучше наконец сказать об этом прямо, чтобы не было никакого непонимания и недомолвок.
Я сам привел к ней Мордреда, теперь, когда ее стража не сходила с ума от беспокойства, и жутковатая Летиция не болтала ногами на резном сундуке, а Лот не ломился в двери в безумной тревоге, подозревая бог знает что.
Моргейза и Мордред только взирали друг на друга с вежливым, до официальности, любопытством. Для них это было всего лишь «представление».
Я внимательно покосился на Моргейзу и, предупреждая ее досаду, заметил:
— Обещаю, теперь мы перестанем сыпаться с неба. По крайней мере, я надеюсь, что на этом «волшебство» заканчивается. Насколько мне известно, больше близнецов у меня нет.
Мордред с молчаливым изумлением поднял брови — насчет именно близнецов я ему пока не говорил. Бедвир, по-видимому, тоже. Но я ведь мог и просто шутить — и Мордред не отреагировал бурно.
А Моргейза резко вскинула голову, нахмурившись.
— У тебя их нет! — отрезала она. — Я присутствовала при твоем рождении. И не вздумай так шутить прилюдно! Это может иметь прискорбнейшие последствия, когда кто-то пожелает воспользоваться твоими словами против тебя!
Отпор был решительный. Что, неужели этот мир одобрит не все, что взбредет нам в голову?
— Разве здесь и сейчас — это прилюдно? — спросил я негромко.
— Почти, — сказала Моргейза, строго посмотрев на Мордреда. Которому стало очень неловко. Он переступил с ноги на ногу и посмотрел на меня с укоризной.
— Тогда ответь мне, почти прилюдно — кто из нас, по-твоему, настоящий?
Она посмотрела на меня с озадаченным возмущением. В изумительных синих глазах плясали гневные искры.
— Зачем ты вздумал меня испытывать? Затем, что я все это время приглядывалась к тебе для того, чтобы сказать, что это ты?! Не глупи! Твой ум подобен моему! И одно это с самого начала уверило меня в том, что ты не самозванец! А ты думаешь, у меня не было сомнений?!
— Я знаю, что были.
— И теперь ты вздумал посмеяться над этим?.. — Моргейза перевела дух, и в ее глазах появилась неуверенность. — Это оттого, как я встретила тебя тогда?.. Потому ты так шутишь?
— Разве я не мог так пошутить, если бы он не был моим близнецом? Стала бы ты мне возражать, если бы была точно в этом уверена? — Моргейза, конечно, была уверена — до моих слов и еще несколько раньше. — Я, конечно, присутствовал при собственном рождении, но скажу прямо — запомнил мало. Так что тебе, конечно, лучше знать.
Хотя иногда мне кажется, что кое-что помню. По крайней мере, мое сознание любит интерпретировать это как первое воспоминание. И оно кажется мне отчетливо-осмысленным, как будто у меня уже был какой-то прежний опыт, какая-то прежняя взрослая жизнь. Но случилось что-то катастрофическое, и я внезапно оказался там, где оказался, в абсолютно ни к чему еще не способном инертном теле, без всякого перехода, и никак не мог объяснить, что случилось, и что мне очень нужно куда-то обратно — а это было очень важно. Ведь там было абсолютно все, что я знал — разумеется, теперь я не помнил, что именно, но тогда, казалось, что помнил, очень хорошо и ясно это сознавал, и мое сознание в этом воспоминании представляется мне удивительно полноценным. Я помню оттенки сложных эмоций, я как будто понимал, что происходит, я знал, кто такие люди и чего они хотят. Я не мог ничего объяснить, но решил, что могу сделать это потом — и сделаю, ведь я помнил что-то очень важное, в этом было какое-то преимущество, отложенная вероятность реванша, и я не должен был это забыть. Да и как я мог забыть то, что помнил так отчетливо. А потом только смутно догадывался — что о каких-то других людях, о какой-то другой жизни, и о том, что должен что-то не забыть.
Но кто знает, что именно интерпретирует в подобное моя память. Всего лишь какое-то раннее переживание. Насколько раннее на самом деле? И разве в детстве мы кажемся себе детьми? Мы ведь были «с самого начала», а потом уже стали появляться все остальные. Какое-то время я точно был уверен, что я старше моей бабушки. Сознание, как будто, функционировало самым привычным образом. Только информации катастрофически не хватало, и оттого возникали самые странные гипотезы.
Так что, несмотря на это вполне яркое «воспоминание», я все же не уверен в существовании каких-то прошлых жизней. Хотя, если рассматривать мир как огромный компьютер, а нас, как информацию, которая может перемещаться с носителя на носитель… Но это всего лишь поэтическое допущение, пока не доказано, что «атомы можно увидеть», а «электричество — пустить по проводам и заставить его светить круглосуточно». И в отличие от доказанных вещей, это может навсегда остаться одной из «странных гипотез» — бесчисленных химер и утопий.
— И раз ты знаешь лучше меня, расскажи мне. Я действительно был один? Или усомнись во мне. Потому что, что значит «твой ум подобен моему»? На самом деле сходство, или только желание, чтобы это было так, потому что это нам понятно, или потому что каким-то образом тешит самолюбие.
— Ты думаешь, что это может как-то тешить самолюбие?!.. — Моргейза вспыхнула, и мне показалось, что я впервые вижу, как она делает это из искреннего смущения.
— Какое иное может быть доказательство, что я это я? Да, я появился так удобно и вовремя, из ниоткуда, как будто это было подстроено. И даже вытащил меч из алтаря. Не потому, что это была магия, и не потому, что я знал секрет, как его спрятали, который открыли бы только тому, у кого есть на это право. Я просто догадался. В самом деле. Но видишь ли, что произошло еще — Мордред тоже нашел свой меч не просто так. И его история ничуть не менее волшебна, чем моя. А может быть, более.
— Но именно тебя в детстве воспитывал Эктор. Разве ты в самом деле ничего не помнишь?
— Ничегошеньки из этого. А вот Мордред, может быть, помнит.
— Прости меня… — хрипловато выдавил Мордред, и в глубине его голоса боль мешалась с гневом. Хотя они с Моргейзой оба еще проявляли терпение, чувствуя, что на самом деле, что бы я ни говорил, я отношусь к ним по-доброму и действительно хочу сказать в итоге что-то важное или заставить их относиться друг к другу правильно. Моргейза, похоже, искренне сожалела о том, что принялась поправлять меня, наставляя, чего не нужно делать. Но если бы она этого не сделала, все вышло бы не так. Не за что было бы зацепиться, чтобы расшевелить их и все перевернуть, оставить не равнодушными. Все было к лучшему, и наверное, они это даже чувствовали, хотя очень сомневались в своих чувствах. Никогда они не были так близки к тому, чтобы почувствовать друг с другом какое-то родство. — Я не могу больше это слушать.
— Можешь. И можешь вспомнить медведя. Ты его уже вспоминаешь, но тебе кажется, что это только фантазии, отголоски услышанной сказки.
— В самом деле, Моргейза — как он оказался в Корнуолле? Кадор велел, чтобы его доставили туда, верно? Последняя часть пути была морем. А корабль разбился. Вы знали. Но никто не видел его мертвого тела, по крайней мере, чтобы убедиться, что это действительно он. И вы предполагали, что он может быть жив. Скорее всего — нет, или скорее всего — потерян навсегда. Но возможность того, что он найдется — всегда существовала.