Дрекавац

Ковзик Глеб

Рудольф продолжал молчать.

— Скажи мне, откройся для меня, как я тебе открыл свои печали. Что гложет тебя? Это болезнь?

— Нет.

— Тогда что? Сомнению нет места на войне. Ты мой учитель и наставник, привязанность к тебе бесконечна. Объясни, может, не желаешь вернуть Выш?

— Почему ты так решил? — удивился священник.

— Но твои поступки… С самого начала пути ты сторонился боя, едва сегодня ты обнажил свой меч. Услышь, наконец, моя мечта — она подаренная тобой. Величию Выша быть,

долг исполнится, а честь вернется, — Маркус достал узорчатый платок с надписью. — Но если сердце твое тяготится от пути, если ты не готов стеречь мой покой, как покой этих дам, глупо отправляться дальше. Я всё пойму. Пообещай мне, что не бросишь обет?

Священник пообещал, что исполнит обет и будет оберегать компаньонов так же, как свою веру.

— Что до сегодняшней ночи… Почему так случилось? Почему далеко ушел, просил помощи, искал кого-то в темноте? Кого ты испугался?

Отец Рудольф взглянул на друга по-злому. Отстранившись от него, он сказал, что ничего не случилось.

— Как это, «ничего»? — удивился Маркус.

— Ничего, — холодно ответил священник. — Спи часок-два. Я посторожу.

— Но…

— Маркус!

Тонкая алая линия поглощала звездное черное небо. Наступало утро, по изрезанной щеке Маркуса безмолвно упала слеза.

Утренний осмотр Маркуса принес для всех благие вести. Во-первых, не нашел никакой пропажи. Во-вторых, лодка цела и вёсла на месте. В-третьих, припасы не порченые, а вода свежая. В-четвертых, что самое главное, никто всерьез не пострадал.

Далее, он прошелся по лесу вдоль берега, не уходя слишком глубоко в чащу. По каменным уступам ходить было тяжело, саднили раны на щеке, а поцапанную шею натирал воротник, но Маркус терпеливо осмотрел каждый закуток в поисках возможной опасности. Никаких засад. Никаких заначек. Никаких знаков присутствия гоблинов.

Вернувшись, он вместе с Рудольфом собрал всё ценное с тел. Найденного было немного, и Маркус решал, какие вещи взять с собой, а какие схоронить в тайнике.

После сна компаньоны вспомнили о ночном происшествии. Но на свежую голову ссориться желающих не было: раз нет последствий, посчитали они, то нужно отпустить тревогу. Не было и тех, кто хотел упрекнуть Брассику — компаньоны убедились в её способности обороняться.

К ясному солнцу добавилась не по-осеннему теплая погода, в компании нагулялся здоровый аппетит.

Атропа готовила завтрак, зажарив на сковороде солонину с луком и картофелем. Брассика пыталась прибиться то к ней, то к мужчинам, но нигде не находила себе места. Её лицо, погруженное в тень от капюшона, выглядело озадаченным. Маркус жалел девушку, считал, что дамам нечего находиться в бою, а особенно таким, как Брассика; казалось, манеры, речь и общий нрав говорили о воспитании девушки в хорошей, если не в благородной семье, а вызывающая норовистость — следствие юности и свободы, надушенной в городском воздухе, где к рабскому домашнему затворничеству женщины относились одинаково порицательно и в Выше, и в Эйне, и в Данаре.

С другой стороны, благородные семьи своих девушек гулять по лесу не отпускают… Он смотрел на неё, и внутри него тяжким грузом падало неприятие: «Я не хочу прислуживать тебе, девка, не хочу и не буду».

— Брассика! Подойди сюда, помоги нам, — Маркус подпустил к разложенным вещам. — Что тут полезно для тебя?

На плоских камнях лежали ножи, валашки и короткие мечи, не расколотые дубовые щиты, подсумки с травами, костяные ожерелья и серьги, склянки и пара свитков.

— Ну что? — спросил Маркус.

— Погоди. Дай рассмотреть, — ответила она, заковырявшись в подсумках.

С берега крикнула Атропа: «Мальчики и девочки, пора кушать!». Однако все остались изучать трофеи.

Маркуса заботило оружие. Клинки из стали, топорики из стали, рукояти из добротного дерева, заточка не грубая, балансировка хорошей работы… Оружие без клейма и печати, без рисунков и зазубрин, характерных для гоблинского оружейника. Часто гоблин смазывает лезвие дёгтем или горным маслом, чтобы вызвать у жертвы множественные страдания и незаживающие раны, но эти предметы ничем подобным не выделялись.

Маркус присел, отобрал ножи и сложил их в свою сумку. Рудольф рассматривал ожерелья, пока Брассика не отобрала их для изучения. Впервые за долгое время она стала участливой, заметил мечник.

— Приятели, пора есть! — вновь крикнула Атропа.

— Ну что? — повторил свой вопрос Маркус.

— Странно, — многозначительно ответила магиня. С её головы исчез капюшон, оголив русые волосы, в тонких бледных руках то и дело вертелись склянки с жидкостью.

— А что странно?

— Например, зелья. Вот это банка с витальным зельем, — она аккуратно передала Маркусу склянку. — Я уверена, что её изготовили не гоблины.

— Разве гоблины умеют варить зелья? — спросил Рудольф.

— Рецепты гоблинских племен записаны Одбергой Мудрой. Алхимия древняя и неразвитая, а ингредиенты слабые и нечистые, без перегонки и сепарации. Именно это зелье никак не могло быть изготовлено гоблином.

— Почему? Ингредиенты не те?

Брассика откупорила склянку и поднесла зелье к Маркусу. Он втянул носом запах, затем потрогал свои усы в смущении.

— Что скажешь? — спросила магиня.

— Пахнет специей. И при этом знакомое, будто бы в речных доках пробовал похожее.

— Вот-вот! — девушка подняла палец вверх. — Такие травы выращивают только люди на юге от королевства. А покупают его только лавки алхимиков и наша академия. Кстати, зелье полезное от ран, выпей.

— Ты уверена? — насупился Маркус. Девушка отобрала склянку, выпила глоток и сморщилась: «Ох, какая ж крепкая настойка на черном листе!». Мечник засмеялся, взял обратно склянку и попробовал выпить, но тут же сплюнул.

— Да ты что, окаянная, это же яд! Как такое можно пить?!

Брассика пожала плечами.