Древняя Русь. Быт и культура

Янин Валентин Лаврентьевич

Профилированные ниши венчают барабаны глав Георгиевского собора Юрьева монастыря в Новгороде (1119). На центральном и юго-западном барабанах они сочетаются с аркатурным пояском (табл. 110, 11), а на соборе Михайловского монастыря в Киеве (1108) (табл. 110, 6) с меандровым междуярусным поясом (табл. 110, 8). И то и другое создает предпосылку для появления аркатурно-колончатого фриза владимиро-суздальского типа. Тем самым фиксируется постепенное сращение тектонической подсистемы декора с орнаментальной, что будет ускоренным темпом развиваться во второй половине XII в. Меандровые пояса продолжают выполнять свои функции карниза в местах с декоративными крестами (ц. Спаса на Берестове, конец XI — начало XII в.) (табл. 110, 12, 13).

Орнаментальная подсистема запечатлена не только в декоре фасадов зданий, но и в декоре интерьера, прежде всего — полов. Г.М. Штендером высказаны основательные доводы в пользу того, что инкрустированные мозаикой шиферные плиты получили распространение только с первой четверти XII в. (Штендер

Г.М., 1968, с. 102). Естественно, здесь господствовала геометрическая стихия (табл. 110, 14–20) как в криволинейном (ср. Софию Киевскую), так и в прямолинейном вариантах. При этом обнаруживается довольно близкое родство рисунков в таких памятниках, как Киевская София, собор Михайловского монастыря, Успенский собор Киево-Печерской лавры, Новгородская София, Спасский и Борисоглебский соборы в Чернигове и др. (Штендер Г.М., 1968, с. 100). В декоре полов применялся в основном панельный орнамент. Классификация его рисунков потребовала бы особой работы. Вкратце можно сказать, что в сфере криволинейного орнамента господствовали кольцевые, спиралевидные и эсовидные формы, а в прямолинейной структуре — прямоугольные, ромбовидные и треугольные. В расцветке смальт преобладали желтый, зеленый, лиловый и синий тона.

Считается, что мозаичная инкрустация шиферных плит уже в начале XII в. была вытеснена наборами из поливных керамических плиток. Вероятно, это произошло несколько позже. Но к середине XII в. новый вид декора действительно достиг очень высокого уровня, об этом можно судить по остаткам майоликового пола Нижней церкви в Гродно (20-30-е годы XII в.) (Воронин Н.Н., 1954). Реконструкция этого пола М.В. Малевской (табл. 110, 29) (Малевская М.В., 1966, с. 148) дает представление о наборе плиток: преобладает довольно простой шахматный рисунок, в который включены круги с поставленными на угол квадратами. Более оригинален фасадный майоликовый же декор в виде разной формы крестообразных композиций и чаш (табл. 110, 24–28). Последний мотив ведет свое начало от использования на фасадах больших керамических блюдообразных форм, фрагменты которых найдены в раскопках Б.А. Рыбакова в Любече.

Вершиной декора из поливных плиток следует считать майоликовый пол княжеского Спасского храма в Галиче (до 1151 г.), плитки которого были украшены прекрасными изображениями грифонов, фантастических птице-драконов, сиринов и пр. (табл. 110, 1–3; раскопки В.К. Гончарова — 1951 г. и М.К. Каргера — 1955 г.) (Гончаров В.К., 1955, с. 29; Каргер М.К., 1960, с. 64).

К орнаментальной подсистеме следует причислить и кирпичные выкладки крестов. Подобные выкладки имели место еще в Софии Новгородской, но особое семантическое значение получили на фасадах храма Спаса в Берестове (табл. 110, 13; Воробьева Е.В., 1976, с. 14).

Однако геометрический орнамент в условиях усложнившейся жизни не мог всецело удовлетворять развивавшийся вкус. Во второй половине XI в. и особенно в первой половине XII в. свою фантазию мастера-декораторы воплощали в ременно-растительно-плетеночной стихии, распространившейся и на элементы тектонической подсистемы.

Плетенка развитых форм с включением зооморфных мотивов (грифон и кентавр-китоврас) применена в резьбе деревянной (дубовой) колонны, найденной при раскопках в Новгороде и датируемой серединой XI в. (табл. 110, 1–5) (Арциховский А.В., 1954, с. 65). Важно отметить, что в отличие от геометризированного плетения на плитах Софийского собора «ленточное» плетение на новгородской колонне не регулярно. Оно свободно, но равномерно заполняет фуст колонны, образуя ромбовидно-ячеистую решетку. При этом бороздка посередине «ленты» придает ей раздвоенный вид, что станет типичным для орнамента XII–XIII вв. А.В. Арциховский установил славянское происхождение этой плетенки. Новгородская колонна, конечно, не была одинокой. Находки различных деталей мебели, саней и т. п. (Колчин Б.А., 1971, рис. 13, табл. 19–20) с изумительной по сложности орнаментальной резьбой позволяют думать, что новгородская деревянная архитектура XI в. выглядела весьма декоративной. Это помогает понять суть перемен, произошедших в русском архитектурном орнаменте второй половины XI — начала XII в. Прежде всего, свободнее развивался орнамент на капителях. Капитель дворцового здания в Переяславле Южном (конец XI в.) уже не имеет византинизирующих крестов, ее декор составляют трех- и пятилистные пальметты и своеобразные «рыбообразные» шишки (кедровые?) по угловым ребрам (табл. 110, 5а) (Асеев Ю.С., Сикорский М.И., Юра Р.А., 1967, с. 204).

Особенно прославилась в истории древнерусской архитектуры так называемая черниговская капитель, найденная в 1860 г. (табл. 110, 23). Она имеет форму опрокинутого усеченного конуса и вся покрыта решетчатым переплетением (крест-накрест) сочных жгутов, которые нельзя назвать ни растительными стеблями, ни лентами или ремнями. Это именно жгуты, почти круглые в сечении, с продольной бороздкой с лицевой стороны. Плетение достаточно регулярно, даже симметрично, но о геометризме все же говорить трудно. М. Макаренко вслед за Д.В. Айналовым охарактеризовал капитель как романскую, найдя аналогии в западноевропейской пластике X–XI вв.

Судя по форме и размерам, описанная капитель венчала одну из фасадных полуколонок Успенской церкви Елецкого монастыря (конец XI в.). Впервые это мнение высказал И.В. Моргилевский (Моргилевский И.В., 1928, с. 199). Его предположение подтверждено Е.В. Воробьевой (Воробьева Е.В., 1976, с. 177). «Романский» характер ее аркатурного пояска отмечен почти всеми исследователями (Е.В. Воробьева усматривает в этой форме общеевропейский мотив). Налицо, таким образом, очень раннее появление плетенки в орнаменте монументальной архитектуры Руси, что не должно нас удивлять: подготовку

её можно видеть и в резных панелях парапетов Софии Киевской. Следовательно, определяющее значение орнамента произведений прикладного искусства в развитии архитектурного декора должно быть поставлено под сомнение. Эволюция орнамента, по-видимому, в этих областях протекала параллельно и на рассматриваемом этапе была больше обязана орнаменту рукописных книг, что, впрочем, тоже нуждается в доказательстве.

Возникшие в Чернигове капители с плетенкой были тут же повторены мастерами Борисоглебского собора (между 1115 и 1123 гг.) (Холостенко И.В., 1967, с. 188). Четыре из его капителей (от фасадных полуколонн) найдены в поздних закладках (Остапенко М.А., 1950, с. 166; Холостенко Н.В., 1951).

На двух капителях (табл. 110, 30–31) ленточное плетение свободно развертывается вокруг парных зверей, частично оплетая и их, чем отличается от плетения новгородской колонны. На фрагменте третьей капители изображен «гривастый зверь» (табл. 110, 33). На четвертой капители (от портала с драконом и орлом) — хвост драконовидного существа, который образует сложные петли, но уже не в виде лент, а в виде очень пластичных жгутов, и частично охватывает зверя. Таким образом, в черниговских капителях нет единства манеры исполнения, но в широком смысле стиль их един. Он свидетельствует о начавшейся тератологии (табл. 110, 32). Предшественником орнамента черниговских капителей с зверями и плетенкой можно считать рисунок на турьем роге из Черной могилы (Чернигов, X в.). Геральдические звери связываются с великокняжеской эмблематикой, реставрирующей элементы язычества (Воробьева Е.В., 1976, с. 179).

Резьба черниговских капителей вплотную подводит к архитектурному декору Владимиро-Суздальской Руси. Однако прежде необходимо осветить состояние тематической архитектурной пластики интересующего нас периода.

В сущности, элементы тематической подсистемы содержатся в рассмотренном орнаментальном декоре. Это сращение подсистем было ведущим процессом. Но тематическая подсистема развивалась и самостоятельно.

В истории, древнерусского искусства давно известны две пары больших шиферных плит с рельефными изображениями. Первые две плиты несут мифологические сюжеты и после некоторых колебаний определены как «Геракл, побеждающий льва» (табл. 110, 2) и «Дионис, везомый на колеснице львами» (Горохов В.Г., 1972, с. 253; Некрасов А.И., 1937, с. 68; Рыбаков Б.А., 1951, с. 440, 441; Лазарев В.Н., 1953, с. 192; Алпатов М.В., 1955, с. 61; Даркевич В.П., 1962, с. 91; Логвин Г.Н., 1963, с. 31; Асеев Ю.С., 1969а, с. 202–204). Поскольку плиты дошли до нас во вторичном использовании (в стене типографии Киево-Печерской лавры), то происхождение их неизвестно. Допускается, что они входили в декор древнего дворцового здания (К.В. Щероцкий, А.И. Некрасов, Б.А. Рыбаков, А.Н. Грабар, Г.Н. Логвин). Н.В. Холостенко относит их к парапетам хор Успенского собора лавры (Холостенко Н.В., 1967, с. 64), чем определяется и их дата — 1073–1078 гг. При этом в цикл резных плит входили плиты и с другими сюжетами (змееборство и т. д.) (табл. 110, 4). Некоторое различие в профилировке рамок действительно позволяет предполагать, что плиты входили в декор не только интерьера (хоры), но и фасадов. Пожалуй, это первый реальный аргумент в пользу мнения А.И. Некрасова. Материал плит (овручский шифер) и стиль резьбы (лапидарный монументализм) позволяют считать их местной работой. На двух других плитах изображены (попарно в центрической композиции) святые всадники Георгий и Федор (оба — змееборцы) (табл. 110, 2), Нестор (с поверженным врагом) и Дмитрий (Лазарев В.Н., 1953, с. 192; Асеев Ю.С., 1969а, с. 203) (табл. 110, 10). Эти плиты происходят с территории Михайловского Златоверхого монастыря и были вмонтированы в стену Михайловского собора (1108). Территория Михайловского монастыря принадлежала ранее Дмитриевскому монастырю, в котором были два храма второй половины XI в. А.И. Некрасов безоговорочно связывал плиты с собором Дмитриевского монастыря 1060 г. и видел в правых конных воинах изображения Ярослава Мудрого и его сына Изяслава (Некрасов А.И., 1937, с. 67, 68). Важнее вопрос о древнем местоположении рельефов. Судя по монументальности стиля они вполне допустимы на фасаде.

Два фрагмента шиферных плит (с изображением человеческой головы и корпуса слона) (табл. 110, 34, 35) еще в 1838 г. были найдены в Киеве. Предположительно они связываются с храмом Федоровского монастыря 1129 г. Н.Н. Воронин отметил светский характер резьбы (Воронин Н.Н., 1957, с. 259, 260, рис. 1).

Других данных о тематической архитектурной пластике второй половины XI — начала XII в. пока нет. Можно сказать, что это был период очень заметного сдвига в сторону расширения и углубления семантики архитектурного декора. С ним связан выход тематического резного декора на фасады, что открывало путь к владимиро-суздальской архитектурной пластике. Не только плиты с сюжетными рельефами, но и достаточно отвлеченные в своей символике капители служили возвеличению строителей монументальных зданий, их героизации, утверждению генеалогических и феодальных «прав» (Ференци Б., 1936, с. 97 и сл.; 1946, с. 10; Алпатов М.В., 1948, с. 322). Это не исключало проявления в образах и стиле резьбы широких народных вкусов. Наиболее непосредственно они выражались в бордюрных «штучных наборах», восходя к текстилю и керамике. Земпер считал, что все виды искусства, «не исключая керамики, позаимствовали свои типы и символы у текстильного „искусства“» (Земпер Г., 1970, с. 228). Ведущим, однако, был орнамент, в котором плетенка соединялась с зооморфными мотивами. Если оценивать этот период с точки зрения иерархизма системы архитектурного декора, то, пожалуй, можно сказать, что он был периодом известного равновесия всех компонентов. Ведущую роль играли Киев и Чернигов. Заметно «отставание» Новгорода, Галич, Владимир, Рязань готовились сказать свое слово.