Дрейфус... Ателье. Свободная зона

Грюмбер Жан-Клод

Зина. Вы будете просить денег?

Вассельбаум, несколько растерянный, отвечает Зине, пытаясь уловить ход мыслей собеседников, ему это трудно, он не поспевает.

(Почти кричит, чтобы привлечь его внимание.) Денег будете просить?

Вассельбаум (подпрыгивает, потом в растерянности разводит руками). Все зависит от местного комитета, я не занимаюсь деталями, я приглашен местным комитетом, который

организует лекцию, как считает нужным, я же прихожу, говорю и ухожу, моя роль состоит скорее…

Арнольд (прерывает его). Местный комитет? Ой, так и есть, я понял, собрание? Ну да, так это что, сегодня вечером? Мне ведь прислали приглашение… вот оно как, а я совершенно забыл, так, значит, это сегодня состоится, а вы, стало быть, тот самый знаменитый…

Зина (прерывает Арнольда). Так ты что, сионист?

Арнольд. Почему бы и нет?

Зина. Так ты, значит, собираешься туда уезжать?

Арнольд. Я? Ты что, с ума сошла? В моем возрасте? В пустыню, к дикарям?

Вассельбаум. Вы преувеличиваете. Это не совсем пустыня, что касается «дикарей», как вы их называете, то мы поддерживаем с большинством из них прекрасные отношения…

Мириам (она от души потешается). Извините, что я вас прерываю, уважаемый господин, но я считаю нужным вам всем сообщить, что вы слегка уклонились от существа проблемы…

Арнольд. Ах да? А каково же существо проблемы, ненаглядное ты мое существо, свет моих очей, жемчужина моей короны? (Вассельбауму.) Это моя дочь…

Вассельбаум. Поздравляю…

Мириам. Может быть, закончим уже эти светские игры?..

Арнольд. Давай, давай, объясни нам. У нее такая голова! Такая голова!..

Мириам. Мы так и не знаем, что должен сказать господин в начале своей лекции.

Арнольд. Правда, правда, я совсем об этом забыл… Подумаем, подумаем, друзья мои…

Мишель. А почему бы не начать просто: «Добрый вечер, дамы и господа»?

Арнольд. Нет, нет, это слишком чопорно.

Зина. Это звучит даже скорбно: «Добрый вечер, дамы и господа!» Я бы могла заплакать — настолько это грустно…

Арнольд. В конце концов, «глубокоуважаемые братья» не так уж и плохо, если это сказать, как советовал Морис, убежденно и все-таки достаточно громко, чтобы заставить людей замолчать…

Мотл. Может, «дорогие братья»?

Зина. «Братья».

Арнольд. Что?

Зина. Почему бы не так, коротко и ясно?

Арнольд. Коротко и ясно, но бессмысленно.

Зина.

Что значит — бессмысленно?

Арнольд. «Братья», «братья», а глагол где?

3ина. А глагол в «глубокоуважаемых братьях»?

Арнольд. Пардон, пардон, это совсем другое…

Зина. Совершенно то же самое!

Морис. Ну все, началось, поехали, вы готовы даже из-за этого перегрызть друг другу глотку. Господин скажет так, как захочет, какое вам до всего этого дело?

Вассельбаум. Надо сказать, что ваши, всех вас, аргументы меня, как бы это сказать, в некотором роде совершенно поколебали, я уже в точности и не знаю… И в самом деле, «глубокоуважаемые братья» — формула достаточно банальная, обветшалая, вышедшая из моды, хотелось бы чего-нибудь поживее, посовременнее!

Мотл (орет). «Евреи!»

Арнольд (в испуге подпрыгивает). Эк его разбирает, он рехнулся?

Мотл. Просто «евреи», вот формула, нравится?

Арнольд. Я не понимаю!

Мотл. Он говорит «евреи», а потом нанизывает на это всю остальную свою галиматью… Вот так… Разве это не современно?

Зина (подумав). Это может шокировать…

Мотл. В самом деле? Разве кто-то, кроме евреев, еще будет в зале?

Зина. Вот потому-то и будет шокировать.

Вассельбаум. А что вы скажете на «дорогие друзья»?

3ина. Ничего себе, «дорогие друзья»! Он приезжает, еще никого не знает и сразу же хочет заиметь друзей?

Вассельбаум. Это формула…

3ина. У вас в Швейцарии — возможно, но не здесь, не здесь. Здесь очень трудно, с большим трудом становятся друзьями, у меня, к примеру, так и нет ни одного друга! Прежде всего, между нами, что это за евреи такие, которые живут в Швейцарии и говорят по-английски?

Вассельбаум. Это был всемирный конгресс…

Зина (разгорячившись). Тю, тю, тю… Конгресс-шмонгресс… Тоже мне специалисты, «англичане»! Они что, не могут на идише говорить, как все? Для них, видите ли, это недостаточно шикарно!

Морис. Дело не в этом… Я вам уже сказал, господин, что вы можете говорить все, что вам вздумается, на каком угодно языке, главное — быть искренним, вот где проблема, и единственная… Что бы вы ни говорили, надо в это верить, быть искренним и верить — в этом и состоит все искусство… Наскоро этому не научишься, этому и вообще нельзя научиться, это произрастает, развивается, но или заложено в человеке изначально, или нет, и если нет, то стать актером и публично выступать человек не может…