Друг в зеркале
Шрифт:
– Вот уже правду говорят – беда не приходит одна, – недовольно сказала Лиза, в упор глядя на Егора, чтобы он понял, как несвоевременны его ухаживания.
– Кого ты имеешь в виду? – спросил Егор, шутливо оглядываясь. – По-моему, я один.
Лиза молча продолжала смотреть ему поверх переносицы. Она где-то читала, что если смотреть человеку в область третьего глаза, то он становится более внушаем. Поэтому, глядя на Егора, она посылала ему установку на невмешательство.
Но Егор, видимо, не был человеком тонкой душевной
– Собственно, я хотел бы поговорить с Тусей.
Между нами произошло недоразумение, и я хотел бы все объяснить.
– Ты можешь это сделать, если будешь идти, куда шел, не останавливаясь, – ехидно сказала Лиза.
– Мне кажется, что нам с Тусей переводчики не нужны, и адвокаты тоже. – Он перевел взгляд на Тусю. – Можем мы поговорить без посредников?
Туся повернулась к Лизе:
– Может, действительно поговорить с ним? Он ведь просто так не отстанет.
– Как хочешь, – рассердилась Лиза. – Только, по-моему, до сих пор он тебе ничего хорошего не сказал. Мне нужно в учительскую, забыла отнести журнал. Встретимся на крыльце, – небрежно бросила она.
Когда они остались наедине, Егор сначала молчал. Туся справилась со злополучным ботинком и сидела, держа сумку на коленях, как будто защищаясь от Егора.
– Пойдем на улицу, – наконец предложил он. – На крыльце и поговорим.
– Пойдем, – согласилась Туся, и они вышли из школы.
Девчонки из младших классов играли в классики и в резиночки, смеялись и толкали друг друга. Тусе казалось, что еще совсем недавно и она вот так прыгал а и резвилась и хотела поскорее вырасти, не представляя, какую боль принесет ей это взросление.
Конечно, в любом возрасте есть свои трудности.
В детском саду Туся тоже была влюблена в мальчика по имени Игорь, а он гораздо больше интересовался кубиками, чем ее скромной персоной.
Но в детстве страдание не может быть долгим, и почти любая боль лечится сливочным мороженым, ну, в крайнем случае, двумя.
– Туся, – сказал Егор. – Я понял свою ошибку. Плохо, когда человек не признает своих ошибок, но когда он делает это слишком часто – возникают сомнения в его искренности.
– Я не должен был тебя целовать в кафе. Это тебя отпугнуло.
Он говорил так, как будто работал психоаналитиком, к которому пришла на прием бестолковая пациентка, и это взбесило Тусю.
– Ты не должен был делать многого другого, оглядываясь по сторонам, потому что скоро должен был приехать Герман, сказала она.
– Например? – Егор удивился тому, что кто-то, кроме него, осмелился критиковать его поведение.
– Ты не должен был встречаться со мной только затем, чтобы вызвать ревность Лизы. Это раз. Не должен был смеяться над моими чувствами. Это два. Продолжать?
– Не надо, – сказал Егор. Он понимал справедливость многих ее упреков, и ему было неприятно.
– И к тому же, как ты знаешь, я встречаюсь с другим человеком. – Туся подняла на него зеленые, почти изумрудные глаза, и Егору стало не по себе оттого, насколько она прекрасна. – Понимаешь? И я счастлива.
Егору претила сама мысль, что кто-то может быть счастлив без него. Но сначала от него ускользнула Лиза потом – Туся. Это было уже слишком. Он стал надвигаться на Тусю; его кулаки инстинктивно сжались.
– Это неправда, – сказал он, и его щека нервно задергалась. – Этот хлыщ, разъезжающий на папочкиной машине, не мог заменить меня.
– Конечно, не мог, – послышался за спиной голос Германа.
И не успел Егор обернуться, как Герман заломил ему руку назад, и тот скукожился от боли.
– Было бы очень трудно заменить такого подлеца, как ты, – тем же спокойным тоном продолжал Герман. – Мне это не по силам.
– Ой-ой-ой, – как девчонка, запричитал Егор. – Больно!
– Зато мне вполне по силам сломать тебе руку, как будто не слыша криков боли, продолжал Герман. – Может, гипс добавит тебе привлекательности? Ты ведь считаешь себя неотразимым?
Егор не отвечал. Его рот был открыт в беззвучном крике; голова тряслась. Тусе показалось, что лицо его изменилось до неузнаваемости, потому что боль сильно меняет человека.
– Отпусти его, – попросила она.
– Отпустить? – переспросил Герман; хотя он прекрасно расслышал. – Это почему еще?
– Ему же больно, – робко вступилась Туся.
– А тебе разве не было больно, а? – Герман вошел в раж. – Скажи, когда ты лежала в больнице, а он издевался над тобой, тебе не было больно?
Девчонки во дворе перестали прыгать и замерли, с любопытством наблюдая за этой сценой. Входная дверь хлопнула, Герман повернулся, чтобы посмотреть, кто идет, отчего сильно дернул руку Егора, и тот закричал еще громче.
– Лиза! – кинулась к подруге Туся. – Сделай что-нибудь, они же поубивают друг друга!
Лиза умела не терять самообладания в самых критических случаях. И еще – она всегда была на стороне того, кто слабее, даже если он и не прав.
– Герман, – спокойно сказала она, подходя к нему и касаясь его руки. – Отпусти его, он и так достаточно наказан. Пожалуйста, отпусти. Сейчас выйдет кто-нибудь из учителей, и у нас с Тусей будут неприятности. Да и у тебя тоже.
Непонятно, какой из доводов оказался самым убедительным, но только Герман отпустил Егора и отряхнул руку о штанину, как будто в чем-то испачкался. Егор все еще не мог отдышаться и выпрямить заломленную назад руку. Он скулил, как побитая собака, и исподлобья с ненавистью смотрел на своего обидчика.
– Ее благодари, – сказал ему Герман, указывая на Лизу. – Если бы не она, тебе бы несдобровать.
Егор наконец отдышался и погрозил здоровой рукой:
– Ну, придурок, это тебе так не пройдет! Ты же мне руку сломал!