Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика
Шрифт:
В той атаке на Райкина сошлись интересы двух сил: вороватой номенклатуры и «русской партии», которая давно имела зуб на Райкина в силу его еврейства и идеологического статуса Главного Художника советской сатиры. В конце 60-х, когда обострились отношения СССР и Израиля, представился шанс ударить по этому статусу, и «русская партия» эту возможность не упустила. Но расскажем обо всем по порядку.
Началась эта история со смены партийного руководства в Ленинграде. Там, как мы помним, с 1962 года хозяйствовал Василий Толстиков, с которым у Райкина были если не хорошие, то, во всяком случае, ровные отношения. При Толстикове Ленинград в какой-то мере продолжал сохранять свой статус оппозиционного города – либеральная интеллигенция в нем чувствовала себя более вольготно, чем, к примеру, это было в Москве. Однако в сентябре 1970 года время правления Толстикова
Все началось 15 июня, когда большая группа евреев в количестве шестнадцати (!) человек под руководством 43-летнего Марка Дымшица и 31-летнего Эдуарда Кузнецова решила захватить самолет и посредством шантажа добиться у советского правительства разрешения на эмиграцию в Израиль. Все это четко укладывалось в русло той антисоветской кампании, которая в начале года была развязана руководством Израиля: как мы помним, тамошние правители объявили СССР «империей зла» и чуть ли не призвали всех советских евреев покидать страну. А поскольку советские власти делали все от себя зависящее, чтобы предотвратить массовый исход евреев из страны и не открывали эмиграцию, наиболее радикальные евреи решили форсировать события.
Вспоминает Э. Кузнецов: «Мое положение в 70-м было не из лучших. В Москву ездить к матери не разрешали (Кузнецова в первый раз арестовали еще в 61-м по делу Гинзбурга-Галанскова. – Ф. Р.), дело новое стряпали, стукача завербовали (правда, я его раньше завербовал, и мы вместе писали рапорты КГБ). Я был на грани взрыва, боялся сорваться на какой-нибудь мелочи. И решил: за ерунду сидеть больше не буду. Если уж сяду, то за что-то стоящее. И вот вместе с подельниками мы надумали следующее. Страна нуждалась в твердой валюте, в западной технологии. Готовился так называемый детант – «разрядка». Спасти Россию, как мы полагали, в то время мог только Запад. И вот в момент главного соглашения Союзу придется пойти на уступки, если Запад этого потребует. В качестве уступки мы поставим проблему выезда, эмиграции. В те годы практически не выпускали, на Запад выезжали лишь единицы. Мало того, мы понимали, что вот-вот людей снова начнут сажать. И лучше уж сесть в тюрьму, чем так жить дальше.
Перебрали мы массу вариантов акций протеста: массовую голодовку на Красной площади, имитацию побега за рубеж на «Ту-104» человек ста пятидесяти с детьми. Самолет не захватывать, но сделать заявление о наших требованиях. Выбрали окончательный вариант: шестнадцать «заговорщиков» сымитируют захват самолета первого секретаря Ленинградского обкома партии Толстикова. Одного мы не рассчитали: наверняка из шестнадцати один или заложит, или проговорится. Стукачество тогда цвело пышным цветом. И точно, поняли, что за нами следят. Тогда начали хитрую игру: делали вид, что слежки не замечаем, а подготовку к акции тем временем продолжали. Я говорил ребятам: «Нас все равно засекли, вот-вот всех арестуют, а мы еще ничего не сделали. Надо сделать так, чтобы нас арестовали в аэропорту». И действительно, интересы КГБ и наши планы совпали. Они тоже хотели арестовать нас именно в аэропорту. Чтобы показать всему миру, какие мы бандиты. И мы решили делать то, что задумали, не питая по поводу исхода акции иллюзий. Пошли на нее отнюдь не во фраках с бабочками, а в телогрейках, сапогах, с вещмешками, в которых были махорка и чай – то, что могло пригодиться в лагере.
Когда мы поодиночке и по двое подтягивались к аэропорту, за каждым из нас следовали по 4–5 явных гэбэшников. Потом стало известно, что в рамках этой операции была стянута к аэропорту целая пограничная часть. Начальник 5-го управления КГБ по борьбе с диссидентами генерал Бобков прибыл из Москвы, чтобы лично руководить операцией захвата. Гэбэшники ждали возможности проявить себя, предвкушая получить за это внеочередные «звездочки».
После того как мы после регистрации вышли на поле, на нас со всех сторон ринулись люди. Человек двадцать огромных лоботрясов выскочили из самолета. И пошла молотьба. Вместе с нами сбили с ног какую-то толстую, пригородного типа тетку, по ошибке прибившуюся к нашей группе. Мы-то барахтались молча, понимая, за что нас вяжут. А она, бедная, решила, что ее сейчас, прямо среди поля, изнасилуют. Помню задранную юбку, красные трусы, мелькавшие окорока ног. И ее истошный визг…»
Именно эта история стала поводом к тому, чтобы Толстикова сняли с поста спустя три месяца после случившегося. Новым хозяином Ленинграда стал многолетний помощник смещенного – 47-летний 2-й секретарь Ленинградского обкома КПСС (с 1963 года) Григорий Романов. Отметим, что в планах Брежнева было усадить в это кресло другого человека – 1-го секретаря Ленинградского горкома партии Попова. Но группа Михаила Суслова – Алексея Косыгина (членов так называемой «русской партии») сумела отстоять кандидатуру своего человека – Григория Романова, которого также поддержали члены бюро обкома КПСС. Брежнев обиду проглотил, но только временно – в перспективе он рассчитывал Романова с этой должности сместить. Но судьбе угодно будет распорядиться иначе: Романов окажется настолько лояльным к генсеку, что тот впоследствии задумает даже отдать… бразды правления страной в его руки. Впрочем, об этом мы поговорим чуть позже, а пока вернемся к событиям 1970 года.
Назначение Романова Райкин встретил с опаской, поскольку хорошо знал этого человека, причем не с лучшей стороны. Романов, будучи «вторым» в обкоме, курировал идеологию и частенько «наезжал» на райкинский театр. Особенно эти наезды усилились после чехословацких событий 1968 года, где, как мы помним, ведущую скрипку среди «бархатных революционеров» играли тамошние евреи. Опасаясь, что их примеру последуют евреи советские, было решено их приструнить. Так, в Москве был разгромлен (февраль 1970-го) проеврейский журнал «Новый мир» (с поста главного редактора был удален Александр Твардовский и почти все члены редколлегии из числа евреев), смещен с поста председателя Гостелерадио СССР симпатизант либералов Николай Месяцев, а вместо него посажен симпатизант «русской партии» Сергей Лапин (апрель 1970-го).
В Ленинграде «наезду» подверглась киностудия «Ленфильм» – оплот питерского либерального истеблишмента: там был приостановлен выпуск фильма режиссера-еврея Алексея Германа «Проверка на дорогах». Что касается Аркадия Райкина, то ему создали такие условия, что, выпустив спектакль «Плюс – минус», он решил оставить Театр миниатюр и перебраться в Москву, где ему несколько лет назад столичные власти выделили прекрасную квартиру в Благовещенском переулке, на углу улицы Горького (таким образом у актера было сразу две прописки: ленинградская и московская, что дозволялось не всякому). В столице сатирик намеревался открыть мини-театр трех актеров (в его труппу должны были войти сам Райкин и его дети – Екатерина и Константин Райкины). Под это дело еще в августе 1970 года Райкин уговорил своего соплеменника – известного драматурга Леонида Зорина (они вместе отдыхали в Юрмале) написать пьесу для трех актеров. Кстати, буквально за два месяца до этого тот же Зорин написал комедию для двух знаменитых юмористов – Александра Менакера и Марии Мироновой под названием «Мужчина и женщина», о чем Райкин наверняка знал. Тот спектакль ставил Борис Львов-Анохин, а Райкин выбрал для своей постановки другого известного театрального режиссера – Валерия Фокина. Отметим, что это хоть и была комедия, но уже совершенно иного порядка – к прежнему райкинскому театру она имела отдаленное отношение. Что ясно говорило о том, что наш герой собирался не только покинуть Ленинград, но и сменить амплуа – вернуться на драматическую сцену.
Пока Зорин корпел над сюжетом будущей комедии, Райкин со своим Театром миниатюр продолжал навлекать на себя громы и молнии начальственных особ в связи со спектаклем «Плюс – минус». В октябре 1970 года гром грянул в Москве. И в этом скандале сошлись воедино сразу несколько причин, о ряде которых мы уже говорили выше: желание вороватой номенклатуры осадить сатирика, интриги «русской партии», но также и действия столичных чиновников, которые вовсе не горели желанием, чтобы Райкин переезжал на постоянное жительство в столицу. Ведь одно дело, когда великий сатирик приезжал сюда жить на время гастролей (то есть на несколько месяцев в году), и совсем иное дело – насовсем, да еще и с перспективой открытия здесь нового театра. Для тех чиновников, кто в начале 70-х вновь стал поднимать вопрос о засилии евреев в культуре, подобный вариант был неприемлем.
Первые представления райкинцев прошли в Театре эстрады 3–4 октября при полных аншлагах. На одном из них в числе зрителей оказался и секретарь Волгоградского обкома партии. Возмущенный услышанным и увиденным, он, согласно легенде, написал в ЦК КПСС докладную. На следующее представление в театр явилась высокая комиссия со Старой площади. Как вспоминал сам Райкин:
«Костюмы одинаковые, блокноты одинаковые, глаза одинаковые, лица непроницаемые… Все пишут, пишут… Какая тут, к черту, сатира? Какой юмор?..»