Другой Аркадий Райкин. Темная сторона биографии знаменитого сатирика

Раззаков Федор Ибатович

«То, что Райкин не брал, я исполнял сам на авторских вечерах. Постепенно у меня их стало довольно много – в Доме ученых, Доме писателей и др. Читал вещи довольно острые, которые могли вызвать раздражение. Я тогда плохо понимал, считал, что я нахожусь как за каменной стеной под защитой театра. Эта стена, имевшая крепкий вид, на самом деле держалась только на Райкине.

И вот однажды в разгар моих успехов директор театра мне сказал: «Аркадий Исаакович решил с тобой расстаться». Это был не просто удар, не катастрофа, это была гибель.

Я пришел к нему, подложив заявление об увольнении в конец новой миниатюры. Он спокойно прочитал и сказал, подписав: «Ты правильно сделал».

Самое парадоксальное, что, как только меня уволили, а я воспринимал мой уход именно так, за мной пришла машина с просьбой приехать в театр. Я воспрял духом. Но, оказывается, нет, мне не предлагали вернуться в театр, а просто Аркадий Исаакович

сказал: «Куда же ты исчез? Моральные обязательства у тебя есть? Ты что, не собираешься работать?» – «У меня так не получается, – ответил я. – Я не могу заставить себя работать».

Я не хотел говорить ему, каким ударом был для меня разрыв с театром. Мы расстались в отношениях враждебных. Он считал, что как работника театра он мог меня уволить, но это не мешало мне оставаться автором. У меня это не укладывалось. Я относился к нему с такой любовью, когда наполовину расстаться невозможно. Если расставаться, то навсегда…

Позднее я что-то еще писал. Но мне было тяжело появляться даже возле театра. Со временем я понял закономерность смены авторов в театре Райкина. Это был естественный процесс развития художника. Каждый автор в этом театре имеет свой век – золотой, потом серебряный, бронзовый… Мы виделись редко, при встречах были фальшиво дружественны. В этом тоже его сила. Он очень сильный человек…»

А вот какие доводы приводил по этому поводу сам А. Райкин:

«Как завлит Жванецкий никуда не годился. Ему не хватало дипломатичности, терпимости, элементарной усидчивости. Он с ходу отвергал все, что ему приносили другие авторы, – и плохое, и хорошее. Ему как писателю, причем писателю с ярко выраженным собственным стилем, собственным видением мира, почти ничего не нравилось. Все хотелось переделать. Но работать над текстом вместе с автором Жванецкий тоже считал излишним. Опять-таки как писателю ему это было скучно. Между тем настоящий завлит, по моему разумению, – это прежде всего редактор. А настоящий редактор – это человек, готовый умереть в авторах, подобно тому, как режиссер умирает в актерах…»

Вскоре после увольнения Жванецкого произойдет следующая история. Райкина пригласят на встречу со зрителями, где в зале будет находиться и Жванецкий. И вот кто-то из присутствующих прислал артисту записку с вопросом о его конфликте с драматургом. Райкин ответил нервно. Он обвинил Жванецкого в неблагодарности: дескать, получил квартиру от театра, после чего тут же сбежал на вольные хлеба. Находившийся в зале драматург не станет вступать в полемику с сатириком: то ли испугается, то ли просто не захочет портить вечер артисту.

Кстати, много позже, уже в наши дни, в нечто подобном обвинит Жванецкого и Иосиф Кобзон. В своих мемуарах он расскажет о том, как драматург сначала сблизится с мэром Москвы Юрием Лужковым, много чего хорошего от него получит, а потом, когда тучи над головой мэра сгустятся, попросту его «кинет». Впрочем, это уже совсем другая история, и кто хочет узнать ее подробности, может обратиться к мемуарам Кобзона, которые называются «Как перед Богом». А мы вернемся к Райкину.

Несмотря на его сложный характер, костяк его труппы сохранялся прежним – его составляли люди, которые начали работать с ним много лет назад. Например, Ольга Малоземова сотрудничала с сатириком с 1939 года, Виктория Горшенина – с 1943-го, а Владимир Ляховицкий – с 1956-го. А ведь им порой тоже изрядно доставалось от Райкина, но они стоически терпели вспышки его холодного гнева. Как будет вспоминать много позже В. Ляховицкий:

«На Райкина многие обижались. Я тоже. Он был непростой человек. Никогда не кричал, говорил тихо. Но мог так обидеть!.. Но все это не было капризом или самодурством: с точки зрения искусства Райкин был прав. А многие острые углы в труппе сглаживала жена Райкина, Рома…»

Впрочем, даже супруге великого сатирика было не под силу сгладить все углы. В итоге вскоре после увольнения Жванецкого из театра были уволены и Роман Карцев с Виктором Ильченко. Вот как об этом вспоминает Р. Карцев:

«Был уволен Миша Жванецкий – за самовольное чтение своих произведений во Дворце искусств и еще кое-где. Готовилась акция и против нас. И тут – поездка в Польшу. Нас взяли скрепя сердце…

Гастроли проходили с триумфом, наш «Авас» пользовался успехом, особенно у женщин, с которыми мы общались открыто, – это жутко раздражало весь театр, и поползли шепотки. Мы выступали в Варшаве и других городах, были встречи с актерами, которые заканчивались уходом с компанией и паненками. Раздражение нарастало, и на обратном пути нас вызвал в купе директор:

– Подавайте заявление об уходе!

– Как, сейчас?

– По приезде.

Мы были ошарашены: хоть и ждали всего, но не этого. А квартиру Вите?

Вернувшись в Ленинград, продолжаем работать. Тишина, нас не увольняют, но и квартиру Вите не дают. Я психую: «Надо уходить!»

В это время нас приглашают в Одессу, и мы вынашиваем планы. Райкин не обращает на нас внимания, и это признак бури. И вот в театре вывесили квартирный список: Вите предложена двадцатиметровая комната в коммуналке. Он обиделся.

И одним пальцем на Мишиной машинке отстучал заявление об уходе по собственному желанию. Заявление это вызвало взрыв негодования и было подписано моментально.

А что дальше? А дальше надо было запутать всех, скрыть, куда мы уходим, поскольку было опасение, что театр туда пошлет «телегу» и там все перепугаются. Мы начали игру: просили друзей из Свердловска, Риги, и они на театр слали приглашения работать в местном театре миниатюр. Туда немедленно шли запросы. И когда, уже уходя, мы сообщили, что едем в Одессу, нам никто не поверил. Это нам и было нужно.

Я тогда учился в ГИТИСе на четвертом курсе, туда пришла «телега» – и меня исключили. Приезжаю в Москву – вижу приказ об отчислении. За что? За уход из театра, из которого никто по своей воле не уходил. Мы с ректором идем в министерство к юристу, и тот доказывает, что это незаконно. И меня восстановили в институте, который я закончил довольно успешно – с одной тройкой по истории КПСС. А Витя этот институт закончил с красным дипломом…»

Отметим, что, уйдя от Райкина, Карцев и Ильченко отнюдь не потеряются на эстраде и даже наоборот – станут еще более популярными, создав талантливый дуэт. А ведь сделать подобное до них не удавалось ни одному артисту или автору, кто прошел через райкинский театр. Например, драматург Владимир Поляков, расставшись с Райкиным, в 1959 году создал собственный Театр миниатюр в Москве, но особых лавров тот так и не снискал. Или взять актера Вадима Деранкова, который имел несомненный талант, но, покинув труппу райкинского театра, на эстраде потерялся.

А вот другой пример – добровольного ухода из сатирического жанра и обретения славы на ином поприще. Речь идет о Михаиле Ножкине, который громко заявил о себе в конце 50-х, исполнив в выпускном представлении «Веселый городок» студии «Юность», где он учился, юмористический фельетон. После этого Ножкин быстро стал популярным: он исполнял куплеты, танцевал, показывал пантомиму. Кроме этого, пел песни собственного сочинения под гитару, причем весьма смелого с идеологической точки зрения содержания (самым известным его шлягером тех времен была песня «А на кладбище все спокойненько…»). А также сочинял песни для эстрадных исполнителей: здесь самым известным его произведением суждено было стать песне «Последняя электричка» (музыка Д. Тухманова) в исполнении Владимира Макарова.

Во второй половине 60-х Ножкин много работает в жанре сатиры, выпуская спектакль «Шут с тобой» (1966) в постановке Марка Захарова. В образе шута в стихах, монологах, куплетах, балладах, новеллах и песнях Ножкин вел откровенный разговор о серьезных современных проблемах. После этого спектакля о нем заговорили, как о самом талантливом сатирике, не принадлежавшем к еврейскому клану. Но пребывал в этом качестве артист не долго.

Как гласит легенда, в самом конце 60-х у Ножкина вышел серьезный разговор с весьма высокопоставленным деятелем, который напрямик спросил у него: «Миша, тебе это надо – лить воду на еврейскую мельницу и высмеивать наши недостатки?» После этого Ножкин ушел из эстрадного актерства. Вместо этого он стал активно сниматься в кино, причем в патриотических ролях: сыграл сотрудника КГБ в фильмах «Ошибка резидента» (1968) и «Судьба резидента» (1970), советского солдата в эпопее «Освобождение» (1971). В этом же патриотическом амплуа он выступил и в песенном жанре, написав такие хиты, как «Я люблю тебя, Россия» (1970), «Последний бой» (1971; из 5-го фильма эпопеи «Освобождение» – «Битва за Берлин»).

А вот другой пример – уже упоминавшийся выше Марк Розовский. Кстати, они с Ножкиным одногодки – оба родились в 1937 году, но как разительно непохожи в своей любви-нелюбви к советской власти. Как мы помним, Розовский еще в конце 50-х вместе со своими соплеменниками – Ильей Рутбергом и Александром Аксельродом – организовал в МГУ (Розовский закончил там факультет журналистики) молодежный театр «Наш дом» (1958), на открытии которого выступил Аркадий Райкин. Десять лет этот театр существовал и ставил спектакли, основанные на драматургии в основном еврейских авторов: Григория Горина, Аркадия Арканова, Аркадия Хайта, Александра Курляндского. Кроме этого, Розовский стал первым режиссером, поставившим спектакль в жанре абсурда («Целый вечер, как проклятые», 1964). Поэтому на разного рода «прогрессивных» фестивалях постановки «Нашего дома» добивались лауреатства. Например, так было на 1-м Всесоюзном фестивале студенческих театров (1966) или на «Золотой маске» в Варшаве (1967). Однако после подавления «пражской весны», в которой ведущую скрипку играли интеллектуалы-евреи, советские власти вынуждены были прижать своих евреев-интеллектуалов. Под эту кампанию попал и театр «Наш дом», который в 1969 году был закрыт. После этого Розовский, как сообщает в «Эстрадной энциклопедии» Е. Уварова, «остался без постоянной работы с ярлыком «антисоветчика».