Другой дом
Шрифт:
— Зовут сиделку, — повторил доктор Рэймидж, но все же направился к двери, через которую ранее вошел в холл.
Он снова остановился, прислушиваясь, и в следующее мгновение дверь распахнулась, пропуская высокого привлекательного молодого человека, одетого с иголочки, но строго, как раз для посещения церкви, и с большой орхидеей в петлице.
— Вы звали сиделку? — сразу же спросил врач.
Молодой человек стоял, переводя взгляд с одного на другую.
— Она там. Все в порядке. Но, ах, мои дорогие!..
И он, словно смахивая какой-то неотвязчивый зримый образ, с силой провел рукой по лицу, неизменная жизнерадостность которого проглядывала даже сквозь смятение.
— Как сейчас Джулия? —
— Говорит, ей стало намного легче от того, что мы поговорили.
— О чем вы говорили, Тони?
— Обо всем, что она напридумывала, и это немыслимо — это ужасно.
— Если бы я не знал, что она хочет именно этого, — заметил доктор, — я бы ей не позволил.
Миссис Бивер окинула внимательным взором своего коллегу по управлению банком.
— Вы расстроены, бедный мой мальчик — на вас что-то нашло, и нешуточное. Произошло что-то, причинившее вам боль.
Тони Брим пропустил это замечание мимо ушей; его внимание было приковано к другому посетителю. Тот стоял, взявшись одной рукой за дверь, ведущую из холла наружу, и безмятежно глядел на раскрытые часы, которые держал в другой.
— Рэймидж, — внезапно выпалил Тони, — вы что-то скрываете? Разве с ней не все в порядке?
Маленькое аккуратное лицо доброго доктора, казалось, само собой сделалось еще круглее.
— Вы хотите сказать, что дорогая леди убеждена, будто ее последний час близок?
— Совершенно убеждена, — ответил Тони. — Если она отослала вас и сиделку, если она заставила меня опуститься на колени у ее кровати и взять ее за руки, то что, по-вашему, я должен был подумать?
Доктор Рэймидж широко улыбнулся.
— Ну, конечно же, что она готовится погибнуть во цвете лет. Я такого навидался предостаточно! — сказал он, обращаясь к миссис Бивер.
— Раньше это было возможно, но не теперь, — резонно возразила та. — Была вероятность, что она погибнет, но теперь это уже позади.
— Доктор, — спросил Тони Брим, — моя жена умрет?
Его друг на мгновение заколебался.
— Когда единственным симптомом склонности к тому является очаровательная многословность, с которой леди распространяется об этой возможности, можно заключить, что дела обстоят в известной мере неплохо. Но для окончательного суждения этого не вполне достаточно.
— Она говорит, что знает это, — продолжал Тони. — Но вы ведь знаете больше, чем она, не так ли?
— Я знаю все, что можно знать. Я знаю, что при определенных обстоятельствах славные молодые мамочки, сделав это неизбежное заявление, переворачиваются на другой бок и покойно засыпают.
— Именно это сиделка должна заставить ее сделать, — сказал Тони.
— Именно это она и делает.
Едва доктор Рэймидж договорил, как звонок в комнате миссис Брим прозвучал в третий раз.
— Прошу меня извинить! — невозмутимо добавил он. — Меня зовет сиделка.
— А меня она не зовет? — воскликнул Тони.
— О нет! — Доктор властно поднял руку. — Оставайтесь здесь.
С этими словами он отправился к пациентке.
Если миссис Бивер часто и без стеснения озвучивала свою теорию о том, что на молодого банкира порой «находит», то эта ее привычка, к которой сам он относился на удивление терпимо, основывалась на ощущении, что у Тони есть какое-то свойство, с ходу заметное даже случайному наблюдателю. Одна женщина, еще умнее миссис Бивер, с которой Тони познакомился на пороге жизни, объясняя ему подоплеку какого-то происшествия, сказала: «Причина, знаете ли, в том, что вы весь одно сплошное преувеличение». Она не имела в виду, что он склонен во всем фанатично доискиваться истины, но пыталась описать словами некую пассивную чрезмерность, которой отличался весь Тони, начиная — для внимательного глаза — с галстуков и заканчивая интонациями. Взглянув на него, всякий сразу видел кладезь даров, которые представлялись таковыми именно потому, что в каждом случае слегка превышали меру. Он умел делать дела — это все, что он о них знал; и он был, можно сказать, сложившимся человеком — ему не нужно было собирать себя воедино. Его одежда была слишком элегантной, цвет лица — слишком ярким, усы — слишком длинными, голос — слишком громким, улыбка — слишком веселой. Его движения, манеры, тон были, в свою очередь, слишком свободными, слишком непринужденными и слишком фамильярными; короче говоря, было слишком очевидно, что это очень красивый, счастливый, умный, активный, амбициозный молодой человек из провинции. Но в итоге его присутствие само по себе создавало ощущение тесного контакта; ощущение непосредственной, бессознательной, ничем не ограниченной жизни; ощущение, что этот человек делает то, что ему нравится, и любит доставлять удовольствие окружающим. По мнению миссис Бивер, порой, когда на него «находило», он снова становился мальчишкой, о чем свидетельствовала чушь, которую он в таких случаях нес. Не то чтобы и сейчас он прямо-таки дал волю этой склонности, но она не могла не заметить, что стоило доктору удалиться, как Тони (именно в этом безалаберном духе) почти сразу же спросил ее, не привела ли она с собой ту ужасно милую девушку.
— Она была здесь, но я отослала ее обратно, домой. — Затем гостья добавила: — Она кажется вам ужасно милой?
— Просто чудо! Я обратил на нее живейшее внимание.
— Она еще ребенок. Ради всего святого, не выказывайте свое внимание слишком явно! — вырвалось у миссис Бивер.
Тони Брим ответил ей ясным взглядом, после чего заявил еще более ясным тоном:
— Я понимаю, что вы имеете в виду. Конечно, я этого не сделаю! — Затем поинтересовался, изображая наивную добросовестность: — А надеяться, что она вернется к ланчу, — значит выказывать свое внимание слишком явно?
— Бесспорно, если Джулия так плоха.
— Да, Джулия чувствует себя сквернее некуда — но она-то тут ни при чем, — сказал Тони со своей взволнованной улыбкой. — Джулия знает о ней, надеется, что она придет, и хочет, чтобы все было естественно и приятно. — Тони снова провел рукой по глазам и добавил, как будто только что осознал, что его тон требует объяснения: — Дело только в том, что Джулия такая подавленная, разве вы не видите? Это невыносимо.
Миссис Бивер помолчала, пока ее собеседник нервно расхаживал по комнате.
— Это всего лишь временный перепад настроения. Доверьтесь Рэймиджу, он знает, что делает.
— Да, слава богу, я могу довериться Рэймиджу, он знает, что делает! — Тони принадлежал к людям, от природы восприимчивым к внушению, и в следующее мгновение смог перейти к менее грустной теме: — Вы случайно не знаете, куда делась Роза?
Уловив новый момент в речи собеседника, миссис Бивер опять помедлила, прежде чем ответить.
— Вы теперь зовете ее Розой?
— Ну да, конечно, когда разговариваю с Джулией. А с ней самой? — продолжал он, как будто припоминая. — К ней самой я тоже так обращаюсь? Да, — вспомнил он наконец, — думаю, должно быть, так и есть.
— Должно, значит, должно, — сухо сказала миссис Бивер. — Ваша Роза отправилась к аптекарю по поручению доктора.
— Как это мило с ее стороны! — воскликнул Тони. — Она — огромное утешение в нашем положении.
Миссис Бивер не высказала никакого мнения на этот счет, но, несомненно, лишь потому, что вскоре задала новый вопрос:
— Кто этот человек, который приезжает сегодня, чтобы жениться на ней?
— По-моему, очень славный малый — и дела у него, что называется, идут на лад: он служит в какой-то конторе на Востоке.