Другой Холмс, или Великий сыщик глазами очевидцев. Начало

Бочковский Евгений

– То, что вы явитесь в этом замечательном рыжем парике, не будет означать, что под ним вы не рыжий. Вы дадите ему честное слово, что…

– Тогда зачем он мне? Как я объясню это Россу?

– То, что вы и без этого парика рыжий, не означает, что в характере у вас непременно должна отсутствовать эксцентричность. Это ваше личное дело, Холмс, и мистеру Россу вовсе не обязательно…

– Еще как обязательно! Вы слышали, какую проверку он устроил Уилсону? У того аж слезы из глаз брызнули.

– Вот именно, Холмс. И в обыкновенном парике вы бы такую проверку не прошли. А в этом – только поглядите…

– Да что глядеть!

– Эти букли, что вам не понравились, такой длины, что их можно прекрасно завязать под подбородком. Сколько ни дергай, вам его фокусы нипочем!

– Чем бы еще завязать подбородок, а лучше все лицо, чтобы не было видно завязанных буклей!

– Не кипятитесь, Холмс. В конце концов, можно держать подбородок чуть наклоненным книзу. Еще есть время додумать.

– Нет,

еще есть время выкрасить волосы хной. Это все, что остается, благодаря вашему старанию, Ватсон.

– Ужасно! – воскликнул я, потрясенный его готовностью к самопожертвованию. – Неужели вы сделаете это, Холмс?!

– А что еще мне остается?! Если б вы принесли один из тех париков из магазина…

– Но я же говорю вам, там не было рыжего!

– я бы покрасил его, а так мне придется издеваться над собственными волосами. Зря я положился на вас.

Меня крайне огорчил итог нашей беседы. Особенно после тех усилий, что я приложил для решения усложнившейся задачи.

Все началось несколько часов назад, когда мистер Уилсон, выполнив вчерашние инструкции Холмса и добившись согласия мистера Росса на подмену, в начале вечера явился к нам, чтобы сообщить об этом. Как мы и ожидали, единственное категорическое условие заключалось в том, чтобы сменщик обладал не менее убедительной в смысле цвета растительностью на голове. Холмс выглядел весьма довольным.

– Итак, мистер Уилсон, договорились. Эти три дня не высовываете носа из дому.

Заметив, как сокрушенно покивал временно отстраненный от службы работник Союза, мой друг, дабы поддержать его, добавил ободряюще:

– Ну же, не унывайте! Как рассчитываете провести выпавшие каникулы?

– Просижу у себя в кассе, как же еще!

– Ни в коем случае! – строго заметил Холмс. – Кассу придется закрыть.

– То есть как?! – едва не возопил мистер Уилсон. – И тут убытки?

– Ничего не поделаешь. Нужно создать у них абсолютную уверенность, что вы покинули Лондон. Наверняка они захотят проверить, не обманываете ли вы их.

– Хорошо, – упрямый тон гостя подсказывал, что до капитуляции еще далеко. – Тогда пусть клиентов обслуживает Сполдинг. Он смышленый и прекрасно обходится без меня. Я объясню ему, что отвечать, если будут справляться обо мне. Меня никто не увидит, клянусь вам!

– Вы не поняли. Ваш Сполдинг может и смышленый, – Холмс твердо выдержал гневный взгляд не на шутку разошедшегося Джабеза Уилсона и прибавил многозначительно:

– Может даже слишком.

– Что вы хотите сказать?

– Только то, что мы ничего о нем не знаем. Наша выдумка потеряет всякий смысл, если мы не сохраним ее в секрете. Скажите, если б вам взаправду пришлось уехать на три дня, доверили бы вы Сполдингу кассу?

– Как-то не думал, такого еще не случалось, – озадаченно почесал в затылке мистер Уилсон. – Думаю, я бы все же запер ее. Так надежнее.

– То-то и оно. Так что Сполдингу скажете то же самое, что и Россу. Вы в отъезде, касса на замке, а он – в трехдневном отпуске. Ему есть куда податься на это время?

– Да, у него родственники в Баттерси.

– Вот и прекрасно. Всего вам наилучшего, мистер Уилсон.

Выпроводив норовистого клиента, Холмс немедленно взялся за все необходимые приготовления. Уже завтра утром ему предстояло проникнуть в логово самой загадочной в мире организации. Воинствующие католики, аферисты или просто диковинные сумасшедшие – какая разница! Каждый вариант заключал в себе нечто непредсказуемое, а возможно и таящуюся опасность. Понимая, как мало в его распоряжении времени, я вызвался помочь в той части, что доступна моему скромному пониманию. Тогда-то он и придумал для меня это поручение. Приобрести в косметическом магазине огненно-рыжий парик. Но там такого не оказалось. Напрасно я примерял один за другим белый, черный и фиолетовый, надеясь, что при определенном свете тот или иной будет иногда хоть отдаленно напоминать нужный оттенок. Мистер Шерман скептической гримасой лично подтвердил мои опасения. После нескольких коротких экспериментов там же у прилавка, в коих он любезно согласился принять участие, мы пришли к единому мнению – только при выключенном свете, то есть в абсолютной темноте я еще мог хоть как-то сойти за рыжего в любом из предложенных им экземпляров. К сожалению, вынужден отметить, что идея с покраской нас не осенила. Однако я недолго ломал голову над проблемой. Блестящая мысль посетила меня почти сразу же, и я отправился в свой любимый маленький театрик, расположенный в одном из бесчисленных переулков поблизости от Сохо. В последнее время там давали комическую постановку "Тридцать две, Чарльз!" о свободных нравах при дворе самого веселого короля в истории Англии. Разумеется, речь о Карле Втором и его любвеобильности. Я с удовольствием посмотрел пьесу несколько раз, вероятно, потому мне запомнилась деталь, имеющая к делу самое прямое отношение. Ведущий актер труппы, почтенный, но бодрый старик Фредерик Крамблфитчер, по обыкновению прибирающий к рукам все главные мужские роли, в данной постановке играл короля и в течение всего действа щеголял на сцене в роскошном рыжем парике. Требовалось поспешить, и я во всю прыть понесся в Сохо. Вечер готовился уступить место ночи, когда я заскочил в тесный переполненный

зрителями зальчик. Представление уже началось. Мой план идеально соответствовал местным условиям. В скудоте выделенного театру помещения сцена и зрительный зал жесточайше конкурировали между собой за малейший клочок пространства, наступая друг на друга так, что между подобием рампы и первым рядом зрителей оставался совсем ничтожный проход. Успех любой охоты напрямую зависит от выбранного места. Мое подразумевало первый ряд, желательно, в самой середине. Весь ряд был занят, но я не унывал. Отличающая актеров труппы фривольная манера игры в наше викторианское время далеко не всем по вкусу, поэтому во все свои посещения я наблюдал одну и ту же картину. Набитый битком к началу представления зальчик уже в середине второго акта заметно пустел из-за оттока недовольной части публики. Так случилось и на сей раз. Я уселся в самый центр, попросив соседа подвинуться. Он с удивлением посмотрел на меня, но повиновался, не догадываясь, что уже в тот момент я был занят не вздорной прихотью, а тщательным прицеливанием. Усаживание в строго выверенную точку с артиллерийской точки зрения означало верный поворот ствола. Так, чтобы, когда актеры стройной шеренгой выйдут кланяться публике, оказаться четко напротив старика Фредерика. Выбор позиции облегчался тем, что мистер Крамблфитчер как главное лицо всех спектаклей всякий раз занимал центр растянувшейся за руки цепи, сияющей в каждом звене одинаковой счастливой чуть благосклонной улыбкой. Я рассчитал верно. И с местом и с моментом. Удержав свое нетерпение от преждевременной активности, я дождался, когда голова сэра Фредерика, достигнув самой нижней точки траектории поклона, на миг замрет в ней прежде, чем начать обратное движение, и четко выбросил руку вперед, так что выдающийся служитель Мельпомены выпрямился уже с обнаженной головой. Но одним лишь этим моя ловкость не ограничилась. Требовалось быстро и незаметно вернуть руку с трофеем в темноту, чтобы не обнаружилась причина утраты аксессуара. Что я и сделал. Инстинктивно протагонист дернулся руками к лысине, но вовремя одернул себя, сообразив, что суетливые телодвижения только подчеркнут его конфуз. Комедийность его персонажей не вытравила из Крамблфитчера непререкаемой серьезности в отношении собственной персоны. Меньше всего он желал быть застигнутым в нелепом положении, однако ему хватило чутья если не самому обратить все в шутку, то хотя бы подхватить ее видимость, когда она возникла в сознании публики. Те из зрителей, кто заметил мою проделку, решили, что это часть представления, невинная попытка труппы пусть на миг продлить удовольствие зала, вкусившего великолепную комедию, и радостно зааплодировали. Старик же решил, что парик упал в проход между сценой и первым рядом, и, принужденно улыбаясь, махнул рукой, отчего все одобрительно рассмеялись. Все встало на свои места и для соседа справа, несмотря на то, что его согнали с собственного. И сейчас он поглядывал на меня лукаво, мол, уже сразу после моей просьбы он раскусил, что я подставное лицо. Чтобы не застрять среди протискивающихся к выходу до поры, когда в проходе начнутся поиски реквизита, я и тут не стал мешкать – встал, повернулся к залу и, свободной рукой помахав зрителям (другая подмышкой удерживала трофей), боком засеменил вдоль сцены к дверям. С гордостью могу подтвердить, что мне хлопали едва ли не громче, чем участникам спектакля.

Естественно, ни о какой краже речи не шло. Парик я намеревался вернуть, как только в нем отпадет надобность, но я не ожидал, что это произойдет так скоро. Идти за хной не пришлось. Ее предоставила миссис Хадсон сразу же, как только Холмс заикнулся об этом. Лицо нашей хозяйки как-то странно подергивалось, пока я не сообразил, что она делает мне тайные знаки, приглашая к разговору наедине. Я оставил Холмса разбираться в тонкостях обращения с природными красителями и проследовал за миссис Хадсон на кухню.

– Доктор, как хотите, но вы должны остановить это! – без обиняков решительно начала она. – Вы теперь известный писатель, он должен вас послушаться.

– Вы о чем, миссис Хадсон? – не понял я.

– Его преклонение перед вами заходит слишком далеко, разве вы не видите?!

– Преклонение?! – обомлел я.

– Он каждый день перечитывает ваш рассказ, и я слышу, как он восхищается чуть ли не всеми репликами, что вы ему отвели. Кстати, мне он тоже нравится. У вас несомненный талант.

– Но вы же не могли не заметить, что он подписан…

– Естественно, псевдонимом! – кивнула она с энергичным пониманием. – А как же иначе! Я надеюсь, вы не думали всерьез кого-то этим ввести в заблуждение? Не спорю, поистине замечательно, что вы не выставляете себя напоказ, но не забывайте, скромность украшает до тех пор, пока удерживается в скромных пределах. Не увлекайтесь, а то, глядишь, это станет позой.

– Спасибо, вы очень любезны, – смущенно пробормотал я, сжавшись при мысли, что всякий комплимент является превосходным вступлением к разговору, если речь пойдет о возвращении долга. Коль и она считает, что "Скандал в Богемии" – дело моих рук, то и дальнейший ход размышлений, избегнув существенных расхождений с Холмсом, приведет ее к неизбежному выводу об авторском гонораре. Любопытно, сколько по ее мнению мне отвалили в редакции "Стрэнд мэгаззин"? В любом случае, существенно больше, чем я позаимствовал у нее. Проклятье!